Программа «РазворотUA» — совместный проект информационного агентства «ГолосUA» и «Радио Эра FM».
«РазворотUA», тема: «Какие проблемы Чернобыля до сих пор не решены?"
Эфир за 24.04.2013 г . Ведущая — Татьяна Хмельницкая.
Тетяна Хмельницька: Мої вітання всім, хто зараз на хвилі «Радіо Ера FM»! У студії перед мікрофоном для вас працює Тетяна Хмельницька. Ласкаво прошу на програму «РозворотUA». Я нагадаю, що це спільний проект «Радіо Ера FM» та інформаційного агентства «ГолосUA».
І сьогодні ми говоритимемо про проблеми Чорнобиля, зокрема, торкнемося людських чинників і історичних факторів. Нам у цьому допомагатимуть наші гості. Прямо зараз у нашій студії Юрій Андрєєв — президент Всеукраїнської громадської організації «Союз. Чорнобиль. Україна». Доброго дня!
Юрій Андрєєв: Здравствуйте!
Тетяна Хмельницька: Та Дмитро Бондаренко — голова об’єднання військовослужбовців«Союз Чорнобиль»Збройних Сил України. Мої вам вітання!
Дмитро Бондаренко: Добрий день!
Тетяна Хмельницька: Ми ще очікуємо, що найближчим часом на прямому телефонному зв’язку до нас приєднається також Олександр Рябека — голова правління Всеукраїнської асоціації «Афганці Чорнобилю». Отже, я також запрошую і вас, шановні слухачі, долучатися до цієї тематики. Для вас уже відкрита електронна скринька: efir@radioera.com.ua. І згодом, правда, вже в другій частині нашої програми працюватиме прямий студійний телефон: 536-9600, код Києва — 044. Так що долучайтеся до обговорення.
Я зараз хочу звернутися і до Юрія Борисовича, і до Дмитра Костянтиновича, давайте розпочнемо для наших слухачів, трішечки повернувшись в історію. І я би хотіла почути від вас коротко вашу історію, пов’язану з цією подією, та ваші враження, пов’язані з вашим особистим життям, і, скажімо так, із вашими переживаннями щодо тих подій, які відбулися двадцять сім років тому — 26 квітня 1986 року. Прошу, Юрій Андрєєв.
Юрій Андрєєв: 26 апреля я работал в качестве старшего инженера управления турбин на втором блочном щите. 25 апреля я ночью сменился, в ноль часов. Потом сразу приехал домой, заснул, и взрыва не слышал. А вот в 26 апреля уже в 16.00 я заступил на смену на втором блоке. Второй блок был в тяжелейшем положении, он уже был практически неуправляемый, или наполовину управляемый. Было потеряно резервное питание шесть киловольт.
То есть, если отключается генератор от сети, теряется рабочее питание, и главные циркуляционные насосы, которые охлаждают реактор, отключаются мгновенно. То есть, по инструкциям отключать блок нельзя, но он может отключиться и без нашего участия в любой момент. Правительственная комиссия уже была на этот момент на станции в бомбоубежище, и мы получили от них самую простую такую команду: «Отключить второй блок». Спрашиваем: «А как?»
Нас четыре инженера на блочном щите, нам дают команду подготовить самим программу отключения второго выбора. Мы его готовим, но у нас и выбора-то нет. Полтора километра от станции находится город Припять, где мои дочери, жена. То есть, если мы его сами не отключим, то он отключится в худших вариантах — с более тяжелыми последствиями. Нашу программу правительственная комиссия утверждает, но странным образом — по телефону, разговор по которому не фиксируется на магнитофонную запись. То есть, было понятно, что вся ответственность ложится на нас.
Очень тяжелое было отключение, все равно вода попала на датчики защиты, на блочном щите погас свет, то есть, как на четвертом блоке, полная имитация. Сработали где-то сотни датчиков на табло: аварийные, предупредительные сигнализации. То есть, приборы ты видишь, но не видишь шкалу, не знаешь, что произошло, и тем более сотни вот этих табло загорелись по отклонению параметров. И оценить, что происходит, было очень сложно. Поэтому в первую секунду я принял решение отключить сигнализацию, чтобы те параметры, которые уже восстановились, не мешали мне оценивать обстановку. То есть все, что было возможно нарушить, мы в тот момент нарушили при отключении второго блока.
Ну, и видите, он все-таки отключился. А дальше начались все этапы ликвидации аварии: дезактивация, я был начальником дезактивации турбинного цеха; участие в сооружении саркофага, в пуске блоков и так далее. То есть еще четыре года я проработал потом на станции.
Тетяна Хмельницька: Я вам дякую. Це були спогади Юрія Андрєєва. А тепер послухаємо Дмитра Бондаренка. Прошу, пане Дмитре.
Дмитро Бондаренко: На то время я был военнослужащим, подполковником, старшим офицером Управления химических войск Киевского военного округа. Скажем так, основная масса работа по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной станции в то время легла на инженерно-химические войска.
С чего у меня началась работа? Работа началась с того, что я как раз находился в командировке в Чернигове, собственно, когда произошел взрыв. Утром прихожу, мне замначальника войск армии говорит: так и так, там что-то горит в Чернобыле, толком ничего неизвестно. А перед этим как-то спутник развалился в Советском Союзе, и мы искали эти осколки, которые вплоть до Канады рассыпались. И мы все время дежурили.
Дело было как раз под выходные, я возвращаюсь домой, а за мной приезжает машина — срочно в штаб. В штаб приезжаю, мне дают пять минут на сборы. Иду к заместителю командующего, он мне говорит: «В Жулянах уже крутится пропеллер. Бери документы, и мы вылетаем на вертолете командующего в Чернобыль»… Таким образом я оказался в Чернобыле без командировочного удостоверения, и без других документов. Заместителем командующего был тогда генерал-лейтенант Фомин.
Тетяна Хмельницька:Олександр Рябека вже з’явився у нас на прямому телефонному зв’язку, він є головою правління Всеукраїнської асоціації «Афганці Чорнобилю». Олександре Григоровичу, доброго вам дня!
Олександр Рябека: Доброго дня!
Тетяна Хмельницька: У нашій студії Юрій Андрєєв та Дмитро Бондаренко. Я власне попросила їх поділитися спогадами, історією, пережитою в Чорнобилі. Даю можливість Дмитру Костянтиновичу закінчити розповідь про свої пережиті тоді враження.
Дмитро Бондаренко: Таким чином, ми прилетіли в Чорнобиль. А на той час розгорнули перший батальйон, який туди приїхав, і вони на місцевості влаштувати собі військове містечко, де вони перебували, проживали. Коли заміряли рівень радіації, який був занадто високим, довелося переносити військове містечко в інше місце. А ми поїхали далі в райвиконком, де вже працювала урядова комісія, як казав Юрій Борисович.
Тетяна Хмельницька: А ви тоді вже усвідомлювали масштаби трагедії?
Дмитро Бондаренко: Я до того моменту ще нічого не бачив. Коли я приїхав в міськвиконком, поспілкувалися, то виявилося, що там від різних відомств були представники. Одні від республіки, інші від Радянського Союзу, треті військовики, а спільного керівництва як такого не було. Никто не руководил как общее руководство. Потом мы поехали на атомную станцию, потом вернулись назад. И ни пунктов спецобработки поначалу, ничего не было.
После этого было принято решение развернуть пункты спецобработки вокруг атомной станции на дорогах, для того чтобы та техника, которая ехала на атомную и возвращалась оттуда, подлежала обработке и не разносила радиоактивные вещества по местности. Поставили задачи, и вернулись в Киев.
После чего мне вновь ставят задачу, тут же дают мне «Волгу», и я возвращаюсь туда снова. Туда летали вертолетами, а я «Волгой» еду по новой туда, чтобы согласовывать все вопросы, по которым были поставлены задачи, чтобы подписали документы. Со скандалом подписали, потому что разные ведомства, один говорит, что тому не подчинен, кто он мне такой, почему он мне ставит задачу… Но получилось как «Лебедь, Щука и Рак». Но в результате с горем пополам подписали документы, вернулся я оттуда ночью, а утром доложили командующему. Вот это было такое мое первое впечатление.
Следующим было впечатление, что нужно было туда войска вводить. И я после этого вылетел в Чугуев, в Харьков, и мы развернули двадцать пятую бригаду химической защиты по несуществующим на тот момент штатам, которые своим ходом из Харькова прибыли в Чернобыль. И уже третьего мая приступили к работам. Вот это впечатления первых дней, что тогда было.
Первые военнослужащие, которые были туда направлены, скажем так, взяли часть экипажей, которые были штатные, в Деснянской учебной дивизии «Десна», в Чернигове стояла рота радиационной разведки Первой общевойсковой армии, оттуда направили полные экипажи, которые приступили к ведению разведки местности и территории, где им ставили задачу. Вот это все было в первые дни.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую. Це був Дмитро Бондаренко — голова об’єднання військовослужбовців«Союз Чорнобиль»Збройних Сил України. Отже, ви почули ці міні-історії свідків тих подій. Зараз я запрошую Олександра Рябеку розповісти свою історію. Олександре Григоровичу, ви нас чуєте?
Олександр Рябека: Так.
Тетяна Хмельницька: Я вас прошу поділіться з нами своїми враженнями, коли ви зрозуміли взагалі масштаби трагедії і як це сталося?
Олександр Рябека: Для мене це було, по-перше, за тривогою. Першого травня для мене почався Чорнобиль. Я поїхав на день-два, як мені керівництво сказало, подивитися, що там сталося. Але ж коли колона з трьохсот автомобілів туди їхала, я зрозумів, що це буде не на два дні й не на три. Так сталося, що серед офіцерів, із якими я їхав, були й такі, які вже брали участь у ліквідації наслідків у Челябінську в 1965 році, тоді не всім відомої аварії.
І тоді мені один із них обережно розповів, що нас там очікуватиме. Тому я вже коли їхав у колоні зрозумів, що ситуація серйозна. А коли ми приїхали в зону, одразу коли доїхали до Прип’яті, де збігала радіоактивна вода, я вже зрозумів, що масштаб цієї аварії більш серйозний, і це надовго. Так для мене почався Чорнобиль.
Тетяна Хмельницька: Я вам дякую. До речі, нам надійшов уже цікавий лист, і, Олександре Григоровичу, я спробую вам його спрямувати, ви першим дасте на нього відповідь. Нам бажають доброго дня і запитують: «Как вы относитесь к тому, что зная о катастрофе, правительство не побоялось вывести людей с маленькими детьми на пыльный Крещатик на первомайскую демонстрацию? Насколько серьезной была угроза спустя неделю после выброса? Иван»Прошу.
Олександр Рябека:Я вам скажу відверто, як очевидець усіх тих подій, щодо тих, хто приймав рішення про демонстрацію, це окрема історія, можна про неї вже розповідати. Але ризикували тоді в усіх містах: і в Мінську, і в Києві. І вивели все-таки людей на демонстрацію, знаючи, що рівень радіації в Києві підвищений. Знали, і свідомо це робили. Це все відбувалося від жаху, від команди з Москви, яка теж мовчала, щоб не створити паніки, щоб приховати це все, цей жах і острах особистий пережити керівництву. Тому нехтували здоров’ям громадян.
Тетяна Хмельницька: Виходить, можна зробити висновки, що отакий страх влади, страх перед керівництвом не завадив вивести людей, що призвело практично до того, що вони захворіли потім?
Олександр Рябека: Так.
Тетяна Хмельницька: Я вам дякую. Звертаюся до гостей у студії. Отже, Юрію Борисовичу та Дмитре Костянтиновичу, наскільки серйозною була загроза через тиждень після радіоактивних викидів теж?
Юрій Андрєєв: Конечно же, основная часть активности, будем так говорить, 99 процентов лежит вокруг Чернобыльской станции, и только один или два там процента всей этой активности, а это цезий, стронций, радиоактивный йод, распределились между Россией, Белоруссией и Украиной. Поэтому, когда возникают различные легенды, что якобы Белоруссия самая пострадавшая республика, это, мягко говоря, не соответствует действительности. Все лежит здесь у нас, на территории Украины.
Тут самая высокая радиоактивность — а это и плутоний, и уран, чего нигде за пределами тридцатикилометровой зоны практически нет. А если и есть, то это небольшие такие пятнышки. Поэтому то, что происходило в Киеве в то время, составляло опасность, где-то на Оболони, в Голосеевском районе, где лесистые массивы, активность была на уровне двух-трех миллирентген в час. Да, с такой мощностью облучения, или излучения уже необходимо на атомных станциях выписывать дозиметрический наряд.
Но то, в каких условиях мы тогда работали на промышленной площадке станции, это несоизмеримо, конечно, было с тем, что было в Киеве. Потому что там это были совершенно другие мощности этого излучения, которые составляли и триста, и пятьсот бэр в час. Только за одну какую-то дорогу работники получали там, даже находясь в БТР, от двадцати до пятидесяти бэр только в то время, когда приезжали на станцию выполнить свои обязанности. То же самое касается военнослужащих.
Поэтому когда сейчас слушаешь вот эти разговоры о том, что дозовые нагрузки у участников ликвидации аварии на ЧАЭС измеряются десятью там или двенадцатью бэрами, это, мягко говоря, преступление, это в сотни, в тысячи раз занижают те дозы, которые тогда получали ликвидаторы. Тем более, основная нагрузка тогда легла на персонал станции, которые организовывали работу и военнослужащих, и гражданских, которые туда были откомандированы. И заменить их было некем. Академиков можно прислать, генералов тоже, а откуда же пришлют персонал, который знал бы это оборудование? Поэтому постоянно занижали дозы, корректировали, и у нас, например, сняли все ограничительные дозы, которые касались бытовых нужд.
Например, проживание в пионерлагере «Сказочном», хотя там небольшие были дозы, примерно такая как в Киеве, 2,5 миллирентгена. А вот транспортные дозы были намного больше, чем рабочая доза на промплощадке станции, потому что у нас так сложилась ситуация, что основная активность была за пределами станции, а не внутри.
Поэтому я бы хотел, чтобы мы провели такой очень серьезный научно-практический симпозиум по дозовым нагрузкам, которые бы приняли и в Белоруссии, и в России.
Тетяна Хмельницька:Отже, на цьому ми з вами ставимо кому. Продовжимо після новин і реклами. Я нагадую, що сьогодні ми говоримо про невирішені проблеми Чорнобиля. І вже в другій частині залучатимемо слухачів також до обговорення.
27 років минає з дня Чорнобильської катастрофи. Отже, які проблеми залишив для нащадків після себе Чорнобиль, і як їх вирішувати? Відповіді на ці запитання ми сьогодні шукаємо разом із нашими гостями, це: Юрій Андрєєв — президент Всеукраїнської громадської організації «Союз. Чорнобиль. Україна» та Дмитро Бондаренко — голова об’єднання військовослужбовців«Союз Чорнобиль»Збройних Сил України. Нагадую нашим слухачам, що для вас відкрита електронна скринька, її адреса: efir@radioera.com.ua, і для вас уже працює прямий студійний телефон: 536-9600, код Києва — 044. Прошу, долучайтеся.
Отже, Юрію Борисовичу та Дмитре Костянтиновичу, які проблеми, на вашу думку, все-таки на сьогоднішній день уже крізь призму часу залишив для нащадків Чорнобиль? Прошу, Дмитро Бондаренко.
Дмитро Бондаренко: Сказать однозначно нельзя. Из Чернобыля ми и уроки вынесли, и для потомков оставил последствия. Но поскольку, скажем, в то время, вот Юрий Борисович затронул вопрос дозиметрии, не было даже журналов облучения. Я вам скажу, что и на сегодняшний день таких журналов не ведут. Потому что в 1986 году эти журналы срочно изготавливались в типографии Киевского военного округа и доставлялись в тридцатикилометровую зону для обеспечения войск. Потому что, правильно Юрий Борисович сказал, некуда было даже эти дозы записывать.
И только после этого организовали учет получаемых доз, а первые дни, получается, выпали вообще. Никто эти дозы нигде не фиксировал, выдавали там дозиметры, которые впервые применялись, такие как ГМД-11, у которых разрешающая способность от девяти рентген. То есть до девяти рентген он ничего не показывает. ДКП-50 — прямо показывающие дозиметры, они тоже, скажем так, по-простому, по-народному туповаты для того, чтобы измерять низкие уровни радиации, и полученную дозу в результате они не фиксировали.
Позже уже начали поставлять более новые приборы, которые уже более точно измеряли. Это лишь вопрос дозиметрии, насколько он был упущен. И насколько я проинформирован на сегодняшний день, у нас даже приказа как такового, который регламентирует порядок учета доз облучения, какие нормы и так далее, до сих пор нет. Все так и осталось.
Тетяна Хмельницька:Питання так і залишилося невирішеним?
Дмитро Бондаренко: Так. Те, що було за Радянського Союзу, трошки його модернізували до надзвичайних ситуацій, але як такого документу, який би поширювався на всіх, досі я не бачив і по сьогоднішній день. Це стосовно дозиметрії.
Стосовно того, як війська використовували для проведення дезактивації й таке інше. Ми на сьогоднішній день можемо сказати прямо, що у нас поскорочували до такого стану, що якщо станеться щось подібне, то хто там буде дезактивувати? Баба Мотя зі шваброю. Тому що як таких підрозділів потужних уже немає. І ми все більше й більше скорочуємо, скорочуємо, а саме ось такі підрозділі, які можуть вирішувати такі завдання по спеціальній обробці таких об’єктів як атомні станції, яких у нас достатньо в Україні. І якщо десь, не доведи Господи, знову щось подібне станеться, то кого ми туди будемо запрошувати? Братів із Росії?
Тетяна Хмельницька: Тобто виходить, що у нас таких підрозділів, хімічних військ уже немає?
Дмитро Бондаренко: У нас зараз вони називаються війська радіаційного, хімічного та біологічного захисту в Україні. Але їх настільки вже скоротили, що їх дуже мало.
Тетяна Хмельницька: Зрозуміло. Будь ласка, Юрію Борисовичу, ваше бачення наслідків, і ваші невирішені проблеми? І у нас уже на прямому телефонному зв’язку є слухач. Прошу.
Юрій Андрєєв: У нас в принципе эти проблемы никогда не менялись. Существует три таких проблемы, которые постепенно становятся уже такими неразрешимыми, и безнадежными.
Тетяна Хмельницька: Тобто упродовж двадцяти семи років вони не вирішувалися ці проблеми, так?
Юрій Андрєєв: Они постоянно были сложными. Нет, конечно, в первые годы, при советской власти все-таки закон относительно чернобыльцев выполнялся более, чем на шестьдесят процентов. А сейчас он выполняется где-то на три-четыре процента. Проблемы простые — это пенсионное обеспечение, которое настолько ничтожно мало, что его даже нельзя сравнить… Чернобыльцы получают пенсии ничем не отличающиеся от пенсий всего остального населения страны.
Проблема медицинского обеспечения. У нас более чем на два миллиона чернобыльцев выделяется 48 миллионов гривен на медобслуживание. То есть, как вы видите, где-то по двадцать гривен на человек в год. И у нас сейчас на первое место по смертности выходят заболевания онкологические. Чтобы спасти человека от смерти при таких болезнях, необходимо 150-180 тысяч гривен в год на вот эти сложные курсы лечения. Кардиологические заболевания, когда нужны стенты, искусственные сердечные клапаны и так далее, а это 70-80 тысяч гривен.
Даже у молодых людей, родившихся от участников ликвидации аварии, будем говорить, уже у их детей в возрасте где-то 24-25 лет начинают разрушаться суставы. И для их замены нужны искусственные тазобедренные суставы, коленные суставы. А без помощи государства эти люди не в состоянии выживать. При прежнем правительстве у нас вообще несколько лет, имею в виду правительство Тимошенко, вообще не финансировались программы медицинские и жилищные. Возникла огромная очередность, и сейчас 57 тысяч чернобыльцев стоят в очереди на получение квартир.
Причем это не просто по статусу чернобыльцы, а инвалиды, которые проживают в одной квартире по две-три семьи. Причем большая часть чернобыльцев из этих людей, это люди с такими серьезными психическими отклонениями, которым по всяким показаниям невозможно совместное проживание в одной комнате с этими людьми. То есть существуют безнадежные вопросы. Правда, есть и перспективы выхода из такой ситуации. Все-таки есть поручение и президента, и премьер-министра, правда, жилищная программа по сравнению с прошлыми годами восстановилась, но на уровне 157 миллионов гривен. Раньше она вообще была равна нулю.
Медицинская программа была равна нулю, сейчас 48 миллионов гривен. А это все-таки соответствует где-то меньше одного процента от необходимого уровня. Мы понимаем, что в Украине кризис, но на эти главные проблемы нужно все-таки обращать внимание принципиальное.
Тетяна Хмельницька:Але наскільки мені відомо, на вашій сторінці на сайті є відкритий лист Президенту України Віктору Федоровичу Януковичу. Отже, про що саме там іде мова? І на що ви просите президента звернути увагу? Ми про це ще поговоримо, а зараз запрошую до студії нашого додзвонювача. Доброго вам дня!
Слухач: Добрый день!
Тетяна Хмельницька:Назвіться, будь ласка, і звідки ви?
Слухач: Это Раиса, Киев, киевлянка истинная. От меня вам просто низкий поклон, и большая, огромная человеческая благодарность за то, что вы сделали, и не только для нас всех, но, думаю, и для всей Земли. А теперь у меня к вам вопрос. Я однажды задавала уже Еханурову этот вопрос. Меня интересует, как может документация нашей станции находиться в Москве? Это один вопрос.
И второй вопрос. Во время вот этой последней аварии — обрушения потолка крыши, на телевидении выступал представитель станции. Вы знаете, по его внешнему виду, и при таком обстоятельстве, что произошло, это не технарь выступал, это вальяжный человек, в лощенном костюме отвечал, и у него на лице не было даже, понимаете, какой-то сосредоточенности. И у меня к вам большой вопрос. Скажите, пожалуйста, мы можем надеяться, или по политическим соображениям назначение на АЭС сейчас ведется, и политизации аварии? Всех вам благ, здоровья!
Тетяна Хмельницька:Ми вам дякуємо за телефонний дзвінок. Будь ласка, Дмитро Бондаренко, ваша репліка.
Дмитро Бондаренко: Насколько я проинформирован об этом вопросе, то, что там произошло на четвертом энергоблоке, в первые дни там немножко уровень радиации был повышен в районе атомной станции, в последующем он нормализовался. То есть работы там продолжаются по строительству этого нового укрытия. Это по первому вопросу.
А по второму вопросу, что документы на атомную станцию находятся в Москве, то на этот вопрос тяжело ответить, почему они там находятся. Они там находятся, думаю, потому, что строительство станции осуществлялось еще при Советском Союзе, и как правило на такие объекты документация всегда находилась в центре. Как она там была тогда, так она там и осталась, просто нам ее никто не представил. И по всей вероятности, ее никто особо и не запрашивал, чтобы обеспечить доставку ее сюда.
Потому что даже в год аварии, когда мы в 1986 году коснулись этого вопроса, ответа мы не получили. Вот интересный вопрос с этой документацией, потому что когда мы начала проводить дезактивационные работы на промплощадке и так далее, мы, военнослужащие, понимание. И то, что Юрий Борисович говорит, но он атомщик, станционный рабочий, и он эту станцию с закрытыми глазами знает, где в какой коридор зайти, куда выйти, а это же своего рода город построенной, понимаете. И когда с военнослужащими меня туда привезли, мы же ничего там не знали, что это за объект, мне все здания там казались, кроме реакторов, которые форму другую имеют, а остальное-то все казалось бы одинаковым.
И когда нам ставили задачу, мы запросили, чтобы нам дали схему объекта, куда нам ехать. Вот даже по Киеву мы ездим, нужна карта города, и мы знаем, на какой улице где повернуть. Так же и там случилось. Для того чтобы проводить там какие-то работы, нужно же было ориентироваться на данной территории. За один день это же не узнаешь. Когда там уже поработаешь некоторое время, тогда уже знаешь, где что.
Тетяна Хмельницька:І що вам відповіли?
Дмитро Бондаренко: Нам где-то на второй, сначала не было ничего, а потом нам уже представили схему такую небольшую, на формате А4 схемы этих объектов, все эти названия, и мы уже могли, имея на руках хотя бы такой небольшой документ, как-то ориентироваться. И когда офицер ведет за собой солдат, он уже хотя бы знает, куда он ведет. А то ж так — иди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что. Вот был такой вариант с документацией на станцию. Но несмотря ни на что, как ее тогда не было в Украине, так и сейчас ее здесь нет.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую. Це був Дмитро Бондаренко. Будь ласка, Юрій Андрєєв.
Юрій Андрєєв: У нас работы по сооружению объекта «Укрытие» курировала экспедиция Института имени Курчатова. Поэтому документация, учитывая то, что научным разработчиком проекта был Институт атомной энергии, главный конструктор — Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники (НИКИЭТ), и главный проектант — Институт «Гидропроект» имени Жука. Поэтому вся основная проектно-техническая документация тогда была сосредоточена в Москве, ну, и сейчас она там находится.
Мало того, даже в после аварии в 1989 году, волевым путем была изъята даже медицинская документация работников станции. У нас же каждый день брали анализы крови, различные счетчики излучения человека, обследований и так далее. То есть этот материал сейчас мог бы быть доказательной базой реальных доз облучения людей, а не те, которые сейчас нам придумывают.
Теперь если говорить о последнем обрушении кровли на объекте. Конечно же, мне совершенно не нравятся вот такие легковесные оправдания о том, что снег как бы большой выпал. Когда это у нас строили такие крыши, чтобы из-за какого-то снежка крыша обрушивалась? Это говорит о том, что низкий уровень инженерного контроля за состоянием металлоконструкций, ферм, опор, ригелей и так далее. На каждой такой конструкции размещены датчики со всяким свечением и так далее, а тут обрушились даже плиты по классу «А» бетонные, причем в нескольких осях, по трем или четырем осям упали. То есть восемнадцать метров где-то разрушения даже стенового покрытия бетонными плитами.
Правильно женщина говорит, что вот она технарь и не понимает, как такое могло произойти. А я понимаю, как это происходит. К сожалению, у нас сейчас уровень инженерного обеспечения работ предельно низкий. До сих пор нет проектно-технической документации, как снимать Чернобыльскую станцию с эксплуатации.
Тетяна Хмельницька:Так що, виходить, що аварія на Чорнобильській АЕС нас нічому не навчила?
Юрій Андрєєв: И не научит, потому что некого учить.
Тетяна Хмельницька:Як нікого?..
Юрій Андрєєв: А вот так, я уже сказал, — некого. К сожалению, те выпускники вузов украинских, которые приходят туда работать, уровень их подготовки соответствует где-то уровню советского техникума. То есть, их еще несколько лет нужно доучиваться до какого-то уровня. Если так будет продолжаться, то Украина скоро вообще не будет в состоянии самостоятельно безопасно обслуживать атомные объекты. Не будет специалистов.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую. Юрій Андрєєв давав відповідь на запитання. Зараз, будь ласка, наступний слухач. Запрошуємо вас до студії. Доброго вам дня!
Слухач: Александр, Харьков. Я буду говорить от имени моего земляка в Харьковской области Кегичевский район село Шляховое Бориса Александровича Якименко, полковника в отставке. У него много наград: «За відвагу на пожежі», «За бездоганну службу ІІ та І ступеня», «Почесна відзнака МНС» і ще дев’ять почесних нагород. Он прошел весь Чернобыль, я с ним разговаривал.
И вот меня что задело. Во-первых, он хочет передать через «Радіо Ера FM» всем мужчинам, именно тем, которые работали не за страх, а за совесть тогда, большой поклон. Они еще живут, они выживают сейчас, честно говоря. И вот я с ним разговаривал.
Тетяна Хмельницька: А я пишаюся ще й тим, що вони ще активно громадською діяльністю займаються в Україні.
Слухач: Да. Так вот он написал книгу «Чорнобиль очима очевидців», но он мне пожаловался, сколько там было вычеркнуто того, что не хотели они, чтобы знал наш народ. И вот у меня вопрос возникает, когда я с ним разговаривал. Сколько у нас «липовых» документов, и сколько у нас «липовых» чернобыльцев? И почему за это не несет никто ответственности. Вот такой у меня возникает вопрос. Спасибо.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую, Олександре. Але в будь-якому разі ви мені допомогли розкрити якби і це запитання, з приводу звернення до президента, де ви вимагаєте, я звертаюся і до Юрія Андрєєва, і до Дмитра Бондаренко, щоб від Пенсійного фонду оприлюднити поіменні списки всіх чорнобильців, які отримували пенсії вищі, ніж вісім тисяч гривень, адже країна повинна знати, на вашу думку, своїх, так би мовити, героїв. І це не є порушенням Закону України «Про захист персональних даних», від Генеральної прокуратури порушити кримінальне провадження проти тих, хто отримував такі пенсії та компенсації, по поверненню надмірно витрачених коштів, і від Вищої Ради юстиції провести розслідування корупційних протиправних дій суддів, які ухвалювати такі протиправні рішення, та позбавити їх можливості займати посади. Отже, прошу, Юрій Андрєєв. У нас із вами чотири хвилини до завершення ефіру, тому коротко.
Юрій Андрєєв: Я успею. К сожалению, у нас возникла такая паразитарная ситуация, что пользуясь нынешними формулировками законов, через суды украинские, которые, конечно же, работают по системе откатов, исполнительные службы, у нас несколько сотен таких чернобыльцев, которые «выслуживали» себе пенсии, превышающие пенсию Президента Украины. И компенсации в размере нескольких сотен тысяч, максимально один получил компенсацию 740 тысяч гривен.
Причем, эти же деньги не из воздуха появляются, они же забираются у остальных чернобыльцев. Сейчас у нас тоже и в Киеве, и в Донецке, в Луганской области исполнительные службы тоже не бесплатно со всех счетов социальных служб сняли деньги на выполнение судебных решений по таким случаям. Нам эта ситуация предельно не нравится, и мы приняли решение, что «отобьем руки» тем, кто живет за счет остальных чернобыльцев. Причем эти деньги забирают даже у сирот, которые получают какие-то копеечные дотации — 160 гривен в месяц. Вот какая ситуация возникла.
Причем главная проблема у нас даже не в этих паразитах, или чернобыльских мародерах, а главная проблема в том, что судьи занимают позицию позитивную в отношении тех, кто живет за чужой счет.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую. Встигаємо послухати ще одного слухача. Єдине, я попрошу його стисло сформулювати свою думку, або своє запитання. Доброго дня!
Слухач: Доброго дня!
Тетяна Хмельницька: Назвіться, будь ласка, і звідки ви?
Слухач: Леонід, Київ. Юрий Борисович, у меня такой вопрос. Я работал в Кабинете министров, я водитель. И на 2 мая всех вызвали на правительственную комиссию, потом дали задание, и я далее возил Велихова. Я не думал, что Велихов будет туда ездить, но он также на объекты ездил, и с ним также ездил и я на вертолетную площадку и все остальное. Вы правильно говорите, что там махинации с выплатами делают и все такое, но почему я не могу получить свою заслуженную пенсию, которую я должен получать? А мене ее не платили, куда я ни обращался, не платили ничего, кроме как через суд я выиграл свою пенсию. И опять сейчас мне не платят ту пенсию.
Тетяна Хмельницька:Зрозуміло. Я вам дякую.
Юрій Андрєєв: Я отвечаю кратко. «Союз Чернобыль» никогда не выступал против выполнения судебных решений. Другое дело, что мы категорически против, и это наша позиция, чтобы судебные решения выполнялись за счет других чернобыльцев. Причем более заслуженных, более пострадавших, и значительно более нищих, которые получают пенсии всего тысячу или полторы тысячи гривен, а у них все это забирают, чтобы выполнять судебные решения.
Тетяна Хмельницька:Я вам дякую. Вже добігає завершення наша програма. Можна зробити єдиний висновок і, думаю, гості зі мною погодяться, що людство не лише не може на сьогоднішній день, навіть у сучасності убезпечити себе від подібних катастроф, але воно навіть неспроможне на те, щоб поборотися за наслідками. Ви погоджуєтеся?
Юрій Андрєєв: Если говорить о том, что армия не готова на сегодняшний день, как говорил Дмитрий Константинович, к ликвидации подобных катастроф, то это серьезная проблема.
Тетяна Хмельницька: Я так розумію, що це теж дискусійне питання. Але мусимо завершувати. Я вам дякую. Юрій Андрєєв та Дмитро Бондаренко були нашими гостями. Спілкувалася Тетяна Хмельницька.