17 февраля в информационном агентстве «ГолосUA» состоялась пресс-конференция на тему: «Всплеск жестокости в школах: как бороться?»
В пресс-конференции участвовали:Алексей Греков– вице-президент Всеукраинской тьюторской ассоциации; Людмила Ващенко– доктор педагогических наук, профессор; Оксана Гомель– психолог.
Модератор — Юрий Гаврилечко, эксперт «Фонда общественной безопасности».
Юрій Гаврилечко: Доброго дня, шановні експерти, шановні колеги!
Сьогодні в інформагенції «ГолосUA» ми поговоримо на тему жорстокості в школах — чим це викликано, що з цим робити? Наскільки це є проблемою сьогодення, чи так було завжди й буде завжди? І в який спосіб цьому можна протистояти? Пані Людмило, вам перше слово зі статистикою та, можливо, з підґрунтям.
Людмила Ващенко: Спасибі, Юрію. Я хотіла би насамперед відмітити такий факт, що це проблема доволі комплексна і її необхідно розглядати в контексті абсолютно різних факторів, а не лише педагогічного. Насамперед потрібно з’ясувати, що таке жорстокість, які ознаки жорстокості, як вони виявляються, і подумати про те, що нам потрібно сьогодні з цим робити. Знову ж таки, я повторюю, не лише школі чи освіті окремо, а й загалом усьому суспільству та державі.
Насамперед, я хочу зазначити, що жорстокість — це вияв певної агресивної поведінки дитини чи особи. Агресивна поведінка, яка має цільове спрямування на завдання школи іншій дитині. Потрібно сказати, і важливо зазначити, що вчені, педагоги, соціологи відмічають такий факт, що існує декілька рівнів прояву такої жорстокості. До речі, не потрібно відмовлятися від цього, оскільки це матиме дуже велике значення потім у роботі з таким дітьми. Перша проблема — біосоціальна проблема, біологічна, біофізіологічна, це коли дитина генетично успадковує безумовно ті риси характеру й той темперамент, який емоційно виявляє її саме в таких негативних проявах.
Другий момент — це модель, набута соціально. Що таке соціальні модель? Це те, чого ми дитину вчимо: це спілкування кожного дня дитини з нашим суспільством, із нашими засобами масової інформації, дозволяючи дітям набувати саме такої моделі життя, який вона потім виявляє.
Ще одним важливим фактором є засіб психологічної розрядки. Накопичення, як ми говоримо, дорослі дуже часто використовують слово «стреси», так от у дітей також відбуваються стреси. І накопичення таких негативів і впливає на те, що дитина намагається їх потім якимось чином «викинути» і розрядитися. Тоді виникає агресивна ситуація, ось така жорстока модель поведінки, агресивної поведінки.
І, безумовно, важливим фактором, і про це не треба забувати, є питання задоволення потреб. Діти формуються в колективі, діти розвиваються, й багато з них хочуть стати лідерами, і безумовно, ось така самоціль — утвердитися, утвердити себе якнайкращим чином, це і є основою ось такої жорстокої поведінки.
Наступний момент, який би мені хотілося б відмітити, це які прояви такої жорстокості бувають у дітей. Насамперед, це абсолютно, здавалося, банальний прояв, ми всі його часто помічаємо, і в нашому житті в кожного траплялося. Коли наші діти відчувають образу з боку своїх ровесників, скажімо, їм дають якісь певні прізвиська, їх обзивають.
Чи кожну дитину обзивають? І чи кожна дитина може проявляти таку агресію? Абсолютно, і тут не можна сказати, чи це буде відмінник, чи це буде дитина, скажімо, які відстає в навчанні. Кожна дитина може потрапити до цієї групи ризику.
Наступною такою ознакою є ознака психологічного тиску, коли дитину можуть штовхати, знаєте, як це відбувається в школі. Дуже важливий, і це, мабуть, найжорстокіший прояв — це фізичне насилля. Фізичне насилля, це те, що ми відчуваємо сьогодні і в суспільстві, дитина переймається тими формами насилля, тими моделями, про які я вже сказала попередньо, які вона бачить в оточуючому середовищі.
До речі, за дослідженнями і психологічними, і педагогічними дослідженнями, в Україні сьогодні понад десять відсотків дітей, які постійно відчувають на собі такий жорстокий, агресивний, насильницький тиск. І майже 55 відсотків — іноді відчувають. Коли я говорю, що постійно десять відсотків відчувають, йдеться про те, що це відбувається щотижня, а інколи й декілька разів на тиждень. І це дослідницькі такі результати, результати досліджень, з якими не можна не рахуватися.
Дуже важливо сказати про те, що є підставою для агресивної поведінки. Це елементарні речі — навіть контрольна робота, яку сьогодні на сьогодні має провести вчитель у класі може стати підставою для агресивної поведінки дитини, бо одна дитина може бути готовою до неї, а інша просто переживає, бо рівень відповідальності в неї достатньо високий, і вона хвилюється, що вона просто може не справитися з цими завданнями. Школа теж є середовищем для агресії.
Але найважливіше, нам потрібно з’ясувати головний момент — у чому причина, і в кому причина цього? Причин, скажімо так, рівнів цих причин два: це наше найближче середовище, і трошки дальше. Найближче середовище — це школа та наша родина, в якій проживає дитина. І більш віддалене середовище — це соціум, у якому живуть батьки наших дітей, і батьки, які сьогодні соціально незахищені, батьки, які сьогодні приходять із проблемами зі своєї роботи, з проблемами соціального порядку. І хочуть вони, чи не хочуть, навіть якщо це дуже позитивна сім’я, вони обговорюють проблеми у своїй родині, дитина з ними стикається, і відчуває безпорадність, відчуває відповідний страх до таких ситуацій, і вона цей страх накопичує в собі.
Дуже важливим фактором ось такого зовнішнього середовища, безумовно, є засоби масової інформації. Як би нам не хотілося, але, на жаль, на сьогоднішній день засоби масової інформації, не пропагують позитивну модель поведінки дитини, її соціального входження, позитивного соціального входження в суспільство. Це фільми з насиллям, це наші інтернет-ігри. Погляньте, будь ласка, чим займаються наші діти, в що грають.
Чи повинні ми відмовитися від цього? Ні, абсолютно. Ми повинні сьогодні дітям показувати, що існує й інший цікавий шлях роботи з комп’ютером, і з Інтернетом, його можливості, багатосторонні можливості такої співпраці. А це, звичайно, робота і школи, і суспільства, і держави в тому числі.
Юрій Гаврилечко: Дякую. Відповідно в мене питання про причини, страх й те, що може викликати це все ззовні до психолога. Наскільки важливо для дитини, щоб її не лише правильно виховували, а й упереджували от саме ті страхи, які можуть викликати в неї надгресивну поведінку? Бо чомусь, на жаль, у нас саме зі страхам мало хто працює. Але життя показує, що їх досить багато, і їх із кожним роком стає все більше й більше. З одного боку, батьки не можуть впоратися з власними страхами, і вони впливають на дітей. Чи це так? Чи, можливо, існують якісь ще інші причини? Це з одного боку.
А з іншого, у нас нібито всі розуміють, як виховувати дітей, але чомусь знайти відповідні курси для батьків досить важко. Вони існують, але їх не так багато. І, до речі, навіть якщо вони є, то не всі ними користуються, і скоріше за все дуже обмаль людей їх відвідують. Будь ласка.
Оксана Гомель: Говорить об этом действительно можно много. Я благодарна Людмиле, что она уже достаточно широко рассмотрела этот вопрос. Я все-таки считаю, и когда разговариваю с учителями, и с учителями, я всегда говорю одно: ребенок — это продукт воспитания, хотим мы того или нет. А воспитание — это в общем-то система разрешений и каких-либо запретов, что можно, и что нельзя.
И плюс, мне кажется, что в эту модель нужно еще добавлять широту выбора. То есть, какие возможности у ребенка: какие решения он может принимать в одной ситуации, сколько у него существует вариантов. Только подраться или еще поговорить? Что сделать, если поговорить не удалось? Может быть, обратиться за помощью? Страхи в этом свою роль играют, и играют немалую. Но я больше вижу причину этого как замену истинного чувства, то есть страха, на агрессию.
Есть такая теория, что существует всего четыре истинных чувства, это: страх, гнев, радость и тоска, или сожаление, мне больше нравится говорить. Так вот, страх — это всегда касается будущего. Тоска или сожаление — это о прошлом. И радость и гнев — это в настоящем. И у нас это особенно видно в гендерном воспитании, когда иногда у нас существуют запреты на проявление определенных чувств, когда мальчикам запрещают с детства бояться, поэтому они более агрессивные. Зато если уже девочка проявляет агрессию, то даст фору мальчикам.
Людмила Ващенко: И на деле это резко всегда у девочек, у девочек это проявляется в более резкой форме.
Оксана Гомель: Да, эмоционально вкладывается. Поэтому девочкам запрещают, например, проявлять агрессию, поэтому она проявляется уже в такой форме, вырывается уже откровенно. Поэтому, можно говорить об эмоциях, которые испытывает ребенок, вопрос, почему он их испытывает. Я хочу сказать, что в одной и той же ситуации, например, будет сидеть десять детей, на одну и ту же фразу, или действие, могут быть различные выводы. Яркий пример есть у Эрика Берна не совсем об агрессии, но когда мама двум братьям сказала о том, что вы закончите свою жизнь в сумасшедшем доме, они оба там ее и закончили. Только один как больной, а второй как врач.
Это такой, конечно, очень классический нетипичный пример, но он как бы показывает, что как может быть воспринята информация ребенком, мы не знаем даже в процессе воспитания. Это нужно перепроверять…
Юрій Гаврилечко: То есть когда ребенок слышит, что мама кричит ребенку: «Ах ты сволочь, идиот, мерзавец!..» и так далее, то неудивительно, что через некоторое время ребенок таким и становится?
Оксана Гомель: Таким и становится. И это не удивительно, это скорее норма. Естественно, насилие в семье, как психологическое, так и физическое, является проблемой. Когда ребенок чувствует в семье себя неудовлетворенными. Это может быть, или низкий достаток, или низкая культура в семье, он видит, что где-то там другие семьи проводят время хорошо, а у него папа все время на диване, или пришел, напился и все. И это проблема — ребенок чувствует себя неудовлетворенным.
Как правило, такая неудовлетворенность может привести к агрессии, особенно если ребенок активный, и он начинает ненавидеть мир, который более успешен, чем он. Ил есть другой вариант — успешный, когда начинают добиваться, чтобы попасть в этот мир. Но чаще происходит наоборот, к сожалению, — идем по легкому пути. Это, как правило, люди с ущемленной самооценкой, и уже чего бы они ни добились, самооценка все равно остается ущемленной. Если посмотреть на наших политиков, то это все люди с ущемленной самооценкой, там нет нормальных. Но это не страшно и не смертельно…
Олексій Греков: Это для нас страшно…
Оксана Гомель:Потому то на самом деле с ущемленной самооценкой людей гораздо больше, чем с не ущемленной. Опять же, СМИ являются причиной, потому что средства массовой информации предлагают только агрессивный пример решения вопросов, а он позиционирует силу. Наши политики пример того, что работает сила и многое другое.
Что еще? Лидерство, да, — это потребность в признании, это способ потребности в признании группы, и опять же, имея только варианты, что этого можно добиться силой, естественно, ребенок так и поступает. Почему развивается насилие? Это было всегда, такие формы поведения существовали всегда, но сейчас еще и нет контроля над этим. К сожалению, система не работает и контроля над насилием не существует. Многие учителя вообще стараются это скрыть, потому что нет доверия к системе, нет веры в том, что ситуацию можно исправить, а учителю может лишь добавиться лишних проблем.
Нет контроля над родителями, с которыми не мешало бы проводить коррекцию. Просто в системе такого контроля сейчас не существует. В Советском Союзе хотя бы на работу могли звонить, выговоры какие-то выносить. За границей же, допустим, такого родителям могут принудительно отправить, если он, к пример, алкоголик, на лечение, либо на какие-то тренинги по работе с агрессией, чтобы он не показывал пример.
Олексій Греков: Либо лишить родительских прав.
Оксана Гомель: Да, либо лишить прав. У нас только лишение родительских прав, или посадить в тюрьму. Я с этим столкнулась, и это печально, мы не можем, если я знаю о насилии в какой-то семье, я не могу лишить данную семью еще и кормильца, это не решит вопрос. А работать с этой семьей я не имею права.
Юрій Гаврилечко: Это только крайние формы — запрет и все.
Оксана Гомель: Да, и все, и это не работает. То есть, за границей, если бы я выявила такого родителя, то ты не хочешь работать со мной, не вопрос, я обращаюсь в определенные службы, его отправляют на курсы по работе с его агрессией, и там же его будут обучать общаться с ребенком. И он не сможет их только формально пройти, потому что их не закончит, пока психотерапевт не скажет: да, его можно выпускать в свет, скажем так.
У нас эта система никак не работает, и это очень печально в этом смысле. И опять же, честно говоря, хотя я и сторонник позитивного мышления, но, мне кажется, что эту проблему нельзя решить и глобально, собственно, как и проблему с экологией, потому что для этого нужно задействовать, во-первых, очень много денег, во-вторых, в этой системе должны работать профессионалы. И не только теоретики и государственные деятели, а практики, которые знают, как этот вопрос решить. И должны существовать инструменты определенные у учителя и права, потому что, к сожалению, ответственность действительно ложится на школу постоянно.
Но почему-то функция контроля только за школой, хотя, на мой взгляд, школа должна отвечать только за информированность о ситуации. Потому что в школе лучше видно, как ведет себя ребенок, чем родителям дома. С этим сложно спорить. Поэтому. На мой взгляд, должно как-то все происходить так, чтобы школа информировала родителей, информировала органы, которые могут обязать родителей реагировать на такую ситуацию. А у нас это все происходит как-то по-другому. Если школа информирует об этом родителя, то учитель становится виноватым, и мне по этому поводу очень печально. Естественно, тогда у учителя нет мотивации работать с такими ситуациями. Но это в массе, в общей печальной картине.
Но, к счастью, есть люди на местах, которые заинтересованы, которые способны помочь определенным детям, помочь определенным семьям стать успешными и справляться с этими проблемами агрессии.
Юрій Гаврилечко: Оксана, вы вспомнили о Советском Союзе, в котором кроме контроля было еще, на мой взгляд, достаточно позитивным моментов, которые могли агрессию канализировать. То есть детям были доступны масса кружков, секций, как спортивных так и неспортивных, где ребенок мог проявляться как лидер, не обязательно исключительно агрессивным и девиантным поведением. Сейчас это все связано с достаточно большим количеством денег, чтобы детей туда отправить.
Кроме всего прочего, скажем, акцент на конкуренции, которую мы наблюдаем сейчас вокруг в мире вместо акцента на кооперацию, что тоже заставляет ребенка вести себя так же, как ведут себя взрослые — конкурировать, но на своем уровне. Насколько сильно это сказывается тоже на проявлении жестокости? Потому что ребенок не видит примеров позитивной конкуренции, этого никто не дает, он видит в фильмах, что если конкурировать, то это либо кирпичом по голове, либо ногой в глаз и так далее. И это же он переносит на свой уровень. Насколько сильно происходит вот такой перенос? Когда ребенок неадекватно воспринимает фильмы, потому что для него они точно так же реальны, как и все остальное. И не существует для этого фильтров, как мы знаем.
Оксана Гомель: Да, это то, о чем я говорила. Как воспримет это ребенок — вопрос, и как правило, он воспринимает это с усиленным проявлением. Но что касается кружков, я бы сказала, что этого, скорее, родители не хотят, потому что на самом деле у нас не так мало бесплатных кружков. И когда мне родители… Просто дети не хотят, и родители не прикладывают усилий для того, чтобы найти ребенку занятие, помочь ему сделать выбор. Но решение всегда есть, было бы желание.
Понятно, что проще отдать ребенка на платные какие-то занятия. В школах есть кружки, и они там работают, и если учителя их ведут, то они ведут их с любовью, я это видела. И существуют клубы бесплатные, их достаточно, и сколько я слышу, то фактически в каждом районе можно найти, было бы желание. Возможно, их недостаточно, как в Советском Союзе, но говорить об их полном отсутствии не стоит.
А то, что все-таки при воспитании главным принципом является личный пример, но зачем ребенку куда-то идти, если он не видит личного примера родителей? У меня, знаете, когда-то, когда я больше десяти лет работала в школе, была очень интересная ситуация. Я выступала на родительском собрании, в конце класса сидит папа такой, видно, работяга, и говорит: «Да они сейчас вообще ничего не хотят, им ничего не интересно»… Это такая любимая игра родителей. Я сделала только одно. Я ему говорю: «Папа, не вопрос, но у меня к вам лично один вопрос: когда и какую книгу вы прочитали последнюю?» Ответа не последовало. Тогда почему ваш ребенок должен интересоваться литературой, интересоваться каким-то развитием, еще чем-то?
Если же ребенок видит, что мама и папа пробуют что-то новое, читают книги, он тоже к этому тянется. Поэтому тут еще вопрос, кого воспитывать. Думаю, все-таки родителей. И нечего скидывать на отсутствие курсов, если родитель хочет… Опять же, общаясь регулярно с детьми, я вижу родителей, которые этого хотят, и недостаток времени для них не проблема. Вопрос не в количестве времени, а в качестве такого общения с ребенком. Всегда можно найти способ поговорить с ним и время, чтобы сыграть с ним в какую-то развивающую игру, пусть устную, по дороге в магазин. Было бы желание заниматься. Я ответила на ваш вопрос?
Юрій Гаврилечко: Да, тогда у меня возник следующий вопрос, наверное, к вам последний, потом уже будут вопросы к Алексею.
Людмила Ващенко: Юра, можно я вас перебью?
Юрій Гаврилечко: Конечно.
Людмила Ващенко: Буквально один небольшой штрих относительно школы и взаимоотношения родителей со школой. Я думаю, что практически все здесь присутствующие имеют детей и много из вас имеют школьников. И, знаете, когда вы их вели в первый класс или в детский садик, помните, как вы бегаете, как вы любуетесь их поделками, рисунками? А что происходит после четвертого-пятого класса? Вам становится скучно. Да, вам взрослым становится скучно, потому что дети уже не такие маленькие, и не такие интересные, не такие успехи яркие необыкновенные делают, как они делали раньше до десяти лет.
И вот именно в этот период (12-13 лет, шестой-седьмой класс) родители как правило прекращают посещать школу. А школа в это время что дает? Она дает в основном негативную характеристику тем проблемам, которые возникают в классе, это очень характерная ситуация, и она, я уверена на девяносто процентов, известна каждому из нас. Но 12-13 лет — это как раз тот период, самый опасный для вот такого агрессивного поведения, для агрессивного проявления себя в школе, среди ровесников на улице, во дворе своем. Таким образом, я так думаю, что родители тоже в общем-то должны быть, и, безусловно, Оксана права, должны быть заинтересованы, в первую очередь, в этом.
Але я тут хотіла сказати ще таку річ. Серед моїх колег і вчених, і педагогів-практиків побутує в останнє десятиріччя думка, про те, що виховним процесом займатися повинна не школа, а виключно батьки. Так от, це не зовсім так. Той, хто хоча би один раз переступив поріг класу і провів хоча би один урок, ви помітили, що урокодателем быть можно, а от учителем ти можеш стати тільки тоді, коли відбувається контакт із дитиною, в тому числі емоційний, і через цей контакт ти починаєш так чи інакше впливати на його якісь емоційні чинники, впливати на його виховний процес. Тобто надавати йому певні позитивні якісь імпульси. І це є основним.
Тому говорити про те, що школа сьогодні не повинна цим займатися, ми не можемо абсолютно. Навпаки, школа сьогодні в тому числі має шукати нові форми співпраці, і, безумовно, я тут згодна з Юрієм, що потрібно сьогодні це відроджувати. І абсолютно правильно психолог говорить, що потрібно педагогізувати сьогодні наше суспільство, педагогізувати — тобто сьогодні батьки мають отримувати певні знання, як правильно поводити себе з дітьми.
Не забувайте і про те, я так думаю, не забувайте… Давайте не забувати про те, що наші діти сьогодні — це наша майбутнє на завтра, післязавтра, через двадцять-тридцять років, і це наша з вами старість. І коли наші діти сьогодні агресивно, негарно, аморально поводяться по відношенню до людей похилого віку на вулиці, в трамваї, тролейбусі, просто в магазині, то ми маємо обов’язково звернути на це увагу, і зауважити такий момент, бо завтра на цьому місці будемо ми з вами, бо це наше суспільство. І будь-хто, будь-то академік, професор чи начальник управління, чи міністр з часом не будуть займати ці посади, тому потрібно запам’ятати, що від кожного з нас персонально залежить те, якими ростуть наші діти, і яким буде наше суспільство завтра.
Юрій Гаврилечко: Теперь уже переходим к Алексею. Уже затронули вопрос школы, и мы говорим о жестокости в школе, как о том, что виднее всего. Потому что то, что происходит в семье, не так часто становится достоянием общественности и СМИ в том числе, а все, что происходит в школе, находится под более пристальным вниманием. И наверняка есть какие-то особенности в тех школах, где насилие проявляется чаще и в большем объеме, и такие, где этого меньше. То есть какую разницу видите вы? И как это делается в той школе, где вы больше занимаетесь? Что вы делает у себя, чтобы такого не было?
Олексій Греков: Один мой знакомый педагог говорит, что в обществе существует только две организации, где не важно, что с тобой происходит, а важно, что ты там находишься. Это тюрьма и школа. Я с этим в значительной степени солидарен. Во-первых, я не педагог, я родитель. Мы с женой в свое время, получив некий опыт работы в общеобразовательном учреждении, в школе, поняли, что своего ребенка мы в школу не отдадим. И если мы хотим вырастить ребенка таким, каким мы хотим его видеть, именно каким, а не кем, мы сделаем свою собственную школу.
И вот двадцать лет мы уже занимаемся этим. Наш основной посыл такой — преобразование общества через преобразование школы. Мы более, наверное, чем кто бы то ни было видим, что основные проблемы нынешнего государства состоят именно в том, что все эти проблемы лежат внутри школы. Коррупция, о которой мы говорим («ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак»), безответственность, инфантильность — это все происходит в школе.
То же самое, когда мы говорим об агрессии, я хочу сказать, что когда я учился в советской школе, агрессия тоже была. Достаточно почитать Льва Кассиля «Кондуит и швамбрания» или «Очерки бурсы» Помеловского — насилие было. Достаточно посмотреть на Америку, или на такие Скандинавские страны, достаточно благополучные, там насилие тоже происходит. И кажется, что насилие вообще неотъемлемо от школы.
Но существуют школы, которые чем-то отличаются, и там нет насилия. Такие школы есть и в Украине, такие школы есть и за рубежом. Если на них посмотреть, то вот те отличия, которые отличают такую школу, без насилия, от школы с насилием, как раз и являются, может быть, таким вот рецептом, универсальным рецептом, который позволит любую организацию, не только школу, а вообще любую организацию сделать, скажем так, ненасильственной.
Во-первых, в таких школах существует возможность выбора для ребенка. Не свободы выбора вообще, чего хочешь, а некоего выбора, возможности выбора. И вот такая культура выбора, которая воспитывается в школе, порождает культуру ответственности. И раз существует там выбор, значит, есть из чего выбирать. В этом случае мы говорим об избыточности образовательной среды, о том, что есть там, скажем, возможность, которая может по-разному реализовываться, например, самая известная, это возможность посещать какие-то студии, какие-то кружки и так далее, что ребенок может делать сам. Но с этом можно идти и дальше, более глубоко. Как? Мы можем потом это обсудить.
Затем, третье. Существует там командная работа. Не индивидуальная работа, а работа в команде, это тоже происходит по-разному. Лучше, когда такие команды разновозрастные, тогда в рамках такого разновозрастного командного коллектива становится важной и видна ценность каждого. Каждый ребенок, каждый взрослый в том числе становится там целенным, потому что он обладает такими качествами, которых нет у другого, и начинается уже такая поддержка, скажем, вот таких детей.
Затем, очень важным является наставничество, по-другому тьюторство — это возможность вести ребенка в его вот этой индивидуальной, это называется, образовательной траектории. Оно тоже может по-разному может осуществляться, но даже наставничество в самом таком простом виде, когда у тебя есть кто-то, к кому ты можешь прибежать и сказать, что вот у меня такая проблема, или что-то произошло, или похвалите меня, у меня такое замечательное достижение. Вот такая возможность, когда внутри структуры, образовательной структуры есть кто-то вроде мамы или папы, к которым можно всегда подбежать и получить обратную такую связь, это очень и очень важно.
И последний, пятый пункт. Это, я бы сказал так, не наказываемая среда. Среда, позволяющая ошибаться и не наказывающая за ошибки. Потому что если мы хотим кого-то чему-то научить, мы должны предоставить ему возможность ошибаться. И очень важный момент, который с этим связан, это то, что мы называем милосердие. То есть мы могли бы наказать, но иногда правильнее простить, потому что тогда ребенок, и не только ребенок, но и взрослый, сам сделает выводы из своих каких-то ошибок и сможет действительно чему-то научиться.
И все это вместе взятое порождает тогда вот то самое главное, ради чего это делается, — взаимное уважение. Когда существует взаимное уважение взрослых и детей, одних детей к другим детям, одних взрослых и других взрослых, в этом случае нет необходимости решать что-то агрессией. То есть создается среда, которая позволяет даже какие-то ростки агрессии быстро погасить, и привести ситуацию в нормальное конструктивное русло.
И вот уже двадцать лет, я уже говорил, мы фактически создаем у себя в школе вот такую среду, которая позволят нам фактически исключать агрессию. Когда бывает такая агрессия? Когда из другой школы приходит ребенок, ему нужен год для того, чтобы он понял, что здесь нет врагов, что здесь можно по-другому, что здесь нужно искать другие способы проявить себя. И такие способы для проявления того самого, о чем мы говорили, и лидерства, и психологической разрядки, здесь существуют. Ребенок видит иные социальные модели. И по сути, на что мы не можем повлиять, так это только, скажем так, на генетику, но даже в этом случае нормальная продуктивная работа тьютора как с ребенком так и с родителями дает возможность в значительной степени нейтрализовать и вот этот фактор.
Таким образом, вот такая среда, создаваемая в школе, не очень дорогая, я бы сказал. Потому что, скажите, пожалуйста, например, командная работа — сколько денег нужно вложить, чтобы преподаватель мог организовать командную работу? Сколько денег надо вложить, чтобы преподаватель стал другом кому-то из детей? Сколько денег нужно вложить, чтобы позволить детям ошибаться? Для этого не нужны деньги. Это все реально. И даже если три каких-то пункта из этих любая школа возьмет на вооружение, у нас количество агрессии в школе резко уменьшится. Спасибо.
Юрій Гаврилечко: Спасибо, Алексей. Вы сказали очень изумительную, на мой взгляд, вещь, как социализация через командную работу. Сейчас то, что мы видим, когда очень часто ребенку всовывают в руки гаджет, и он социализируется с ноутбуком, планшетом или телефоном в руках, на самом деле поведенческие реакции в сети не дают возможности ребенку адекватно реагировать на окружающую обстановку. Потому что в сети можно кого угодно послать куда подальше, и тебе за это ничего не будет, можно как-то проявиться, и ничего не получить в ответ. То есть, не существует обратной связи. А система без обратной связи приводит к тому, что потом человек переносит это в жизнь. То есть, насколько это серьезная проблема? Вопрос ко всем. И что с этим делать родителям? Потому что для родителей, конечно, проще, когда дети к ним пристают с какими-то вопросами, вместо того, чтобы поиграть с ребенком, дать ему вот такую игрушку.
Олексій Греков: Понимаете, во многих случаях, когда ребенок играется, например, в компьютерные игры — хорошо это или плохо? Я считаю, что это диагностический прежде всего момент. Если ребенок играет, вот там он сам, он может проявить себя так, как он себя хочет проявить. Это означает, что у него на самом деле нет возможности проявить себя, как самость свою, в жизни. И это диагноз уже определенный. Ну, скорее, не диагноз, а диагностический инструмент.
То же самое, когда мы говорим о сетевом взаимодействии. Ребенок, у которого нормально в жизни, ему не нужно хамить в сети. Если он начинает хамить в сети, конечно, существуют ситуации, все мы в детстве когда-то писали на заборах или на других каких-то местах. То есть, сейчас появилась возможность это делать, скажем, легче и на электронном «заборе». Через это нужно пройти, это детская болезнь, которой нужно просто переболеть. Но это важный такой момент, когда мы можем определенным образом показать ребенку, почему этого не следует делать, какая в этом опасность. Инасколько долго, на какие годы останется вот эта грязь, которую он, скажем, написал, или ту фотографию, которую он поместил. Этого нельзя скрывать, и нельзя загонять, потому что это будет только развиваться, и будет только хуже. Наоборот, это должно быть, скажем, понимать, как некую неизбежность, как то, с чем нужно работать, а не как с чем нужно просто тупо бороться. Тупо бороться.
Юрій Гаврилечко: Я почему спрашиваю. Потому что очень часто мы видим те же самые примеры насилия в школе, выложенные в YouTube, драки, издевательства и так далее. То есть ведет ли это к такому? Или это отдельная какая-то проблема?
Оксана Гомель: Вы понимаете, для меня, например, интернет, должна признать, я в какой-то момент прошла этот этап, о котором вы сказали, и это было некое состояние, как японцы советуют: побей подушку, если тебя что-то раздражает. Для меня это было некое «побей подушку» — сказать пару гадостей в интернете кому-нибудь, зато ты не скажешь их дома в реальности.
Поэтому я совершенно согласна с Алексеем, что игнорировать этого нельзя, и говорить, что это мелочи. Нужно четко прояснить, почему это делается и в какой мере. Если это действительно зашел один раз и слил просто свое плохое настроение, — это одно. Если это норма, опять же проверить, в школе поговорить, насколько это проявляется. Учитель знает все, учитель, который хочет знать, он знает все об отношениях в классе. У него всегда есть информаторы и так далее.
А слить в интернет, это, конечно же, к тому же, о лидерстве, чтобы показать, какой я классный всему миру, если бы человек стыдился своих действий, он бы этого не делал. Здесь просто вопрос ценностей тех людей, которые это делают.
Юрій Гаврилечко: Кстати, о ценностях. У вас есть статистика, как раз вот по детям и ценностям. Что они считают ценностями?
Людмила Ващенко: Насправді, я хочу сказати, що не все так песимістично в нашому житті загалом, оскільки діти в більшості своїй усвідомлюють те, що є негативні ось такі явища, і що це негарно. Скажімо, були проведені дослідження в одній із областей, і одинадцятикласники, наприклад, однією з найважливіших цінностей визначили цінність створення сім’ї, — 51,3 відсотки. Це значить, що сім’ї вони найбільше довіряють, вони вважають, що сім’я є все-таки основною їхнього майбутнього життя.
Цінністю є здобуття професії — 39,5 відсотків, це хороші друзі — 36,5 відсотків, це знайти кохання — 36 відсотків. Але при цьому є й десять відсотків, майже десять відсотків дітей, які вважають, що від життя потрібно брати все, що необхідно. І ми вже про це сьогодні говорили.
Тому я знову повертаюся до цього ж питання цінностей — це питання комплексне, його не можна, вибачте, «повісити» тільки на школу, чи «повісити» виключно на батьків. Воно має сьогодні турбувати абсолютно все суспільство. Сьогодні школа для того щоб мінімізувати всі ці прояви агресивної поведінки дітей, абсолютно правильно говорять мої колеги, треба створити дуже комфортне, гарне, привабливе для дитини середовище, насамперед у школі. І це перше.
Ми знаємо, що наші діти вже з першого класу не хочуть вчитися, а це ненормальне явище, оскільки діти за своєю психологічною природою хочуть багато знати, вони багато хочуть уміти, і хочуть багато бачити. Так от потрібно створити для них привабливе середовище, і це є найголовнішою сьогодні умовою. Я думаю, що навіть більш головнішою, ніж отримання відповідного знання.
Погляньте, будь ласка, ми сьогодні деформували не тільки наше суспільство, ми деформували систему освіти, бо ми її якість визначаємо по рівною навченості. Рівень навченості — ЗНО, для батька це являється головним пріоритетом, а не те, якою дитина вийшла зі школи, як вона її закінчила, наскільки їй там було комфортно вчитися, і яка вона взагалі людина.
До речі, я хочу сказати, можливо, це не закономірність, і, можливо, далеко не закономірність. Але те, що Юра запитував, у яких навчальних закладах виникають ось такі ситуації дискомфорту для дитини найбільше, то існує така тенденція, коли згідно досліджень ліцей, гімназія, тобто, мається на увазі навчальний заклад, як ми називаємо, нового такого типу, так от у ліцеї старшокласники найбільше страждають депресивними станами різного рівня, до речі. Це переживання, це тривога, це стреси. Це так є. До речі, депресивні стани, укорінюючись, призводять до прояву юнацького алкоголізму, наркотиків і суїциду в тому числі. Тому це дуже небезпечний момент. І коли батько віддає дитину туди, оскільки хоче, щоб вона отримала максимально гарну освіту, інформаційну, скажімо, для хороших балів, він має подумати, чи забезпечує певний навчальний заклад моральний, психологічний клімат для комфортного перебування дитини в цьому навчального закладі.
Юрій Гаврилечко: Алексей, вот когда вы говорили о создании своей школы, и мы с вами уже знакомы те самые двадцать лет, для вас было важным, каким станет ученик. Не кем станет, а каким будет.
Олексій Греков: Каким, да.
Юрій Гаврилечко: А сейчас система образования, и действительно это реальность, ориентирована именно на то, кем и сколько будет выпускников. То есть исключительно количественные характеристики. И эти количественные характеристики приводят к тому, что ребенка вместо того, чтобы хвалить, его по сути, начиная с первого класса, постоянно ругают. То есть в этом плане, что имеет смысл изменить в системе? Потому что если человека постоянно ругают, он априори вырастает агрессивным. И будет агрессивным всегда, потому что это естественная реакция на негатив. Негатив вызывает негатив. Да, возможно, это вопрос больше к Оксане.
Оксана Гомель: Спасибо, это моя любимая тема. У Эрика Берна в том же «Трансактном анализе» есть теория поглаживания. Почему поглаживания? Когда рождается ребенок, он нуждается в тактильном контакте с матерью, иначе брошенные матерью дети, уже известная статистика, больше болеют и больше смертность среди них.
Олексій Греков: И хуже учатся, кстати.
Оксана Гомель: Да, и развиваются хуже, были пров