В зоне АТО на Востоке люди каждый день получают тяжелые травмы, гибнут и пропадают без вести, становятся заложниками. О том, куда обращаться за помощью их родственникам и близким, а также – реально ли получить сегодня такую помощь, корреспондент ГолосUA расспросила председателя правления Украинского Хельсинского союза по правам человека, директора Харьковской правозащитной группы Евгения Захарова.
— Евгений Ефимович, как компенсируется государством потеря кормильца и куда людям нужно обращаться за такой помощью?
— Что касается военных и сотрудников МВД, находящихся в зоне АТО — есть определенные правила и относительно лечения, и — получения компенсации. Кроме этого, для таких семей много средств собирают люди.
Что касается погибших из числа гражданского населения – сложно сегодня сказать, какие есть возможности компенсации. Президентом было сказано, что эти механизмы будут выработаны. Но у меня такое впечатление, что пока они не созданы. Хотя я могу ошибаться, не являюсь экспертом в этих вопросах. Просто могу чего-то не знать.
— Людей берут в плен или захватывают в качестве заложников. Кто может помочь в таком случае?
— Когда берут в плен военнослужащих, действует международное гуманитарное право. Есть Женевская конвенция, есть правила, как обращаться с военнопленными. Их надо придерживаться. К сожалению, противоположная сторона этого не делает. И это вызывает соответствующее отношение у наших военных – тоже довольно жесткое. На самом деле это очень плохо, что люди прибегают к насилию и жестокости. То, что я слышал – к сожалению, подобные отдельные случаи были и с нашей стороны. Но, знаете, всю подобную информацию нужно проверять.
Что касается гражданских заложников – это просто уголовное преступление. Похищение — очень серьезное нарушение прав человека. Насильственные исчезновения часто происходят по политическим мотивам и заканчиваются они трагично. Бывали случаи, когда людей убивали, пытали, содержали в нечеловеческих условиях, плохо кормили, били, не оказывали медицинскую помощь. Таких сведений довольно много. Есть заложники, которых выкрали так называемые «ополченцы» прямо с места работы, с улицы, из дому.
Напомню, 23 июня в Луганске был похищен с места работы директор Украинско-канадского центра и доцент кафедры истории Украины Луганского национального университета Владимир Семистяга. Он – 1949 года рождения. А 27 или 28 июня он умер от сердечного приступа, двое суток тело не отдавали родным, чтобы похоронить. Говорили, что он не умер, что это – вранье, то есть, лгали. Я так и не знаю, отдали тело или нет на сегодня. Известно также, что его пообещали отпустить, если в качестве выкупа он отдаст свою трехкомнатную квартиру.
Все это – за гранью понимания…
— За гранью добра и зла…
— К сожалению, сегодня это – будни. Количество погибших стало обычной статистикой. Вспомните, как всех поразили убийства Нигояна и Жизневского? А сегодня – такое впечатление, уже никого не удивляет, что люди гибнут и становятся калеками. Это очень плохо, то, что градус насилия стал очень высок, и общество с этим смирилось, и, тем более — стало готово отвечать на насилие насилием. Но это всеобщее озверение приведет к еще большему насилию, что является угрожающим для нашего будущего. И это меня очень тревожит.
— Что можно посоветовать родственникам пропавших? Кто их разыскивает? Куда обращаться в таких случаях?
— Должен сказать – никто этим не занимается.
— Пропавших в Крыму родственники сами выкупали у бандитов…
— И на Востоке выкупают. Но это такой путь, выкупать или обменивать одних пленных на других… Только снова мотивирует захватывать заложников, продавать их и делать на этих грязных делах бизнес. Честно говоря, ужасно все это выглядит. Если идти по этому пути, подобного будет все больше. Проблема в том, что на этих территориях нет никакого права, власти. Фактически, действует власть полевых командиров.
Мы обращались к двум омбудсменам, украинскому и российскому, шла речь об организации каких-то совместных миссий. Но это очень опасно, большой риск, что члены такой миссии станут сами заложниками.
— Как это было с представителями ОБСЕ?
— Было несколько таких случаев.
Я вообще считаю, что главное – распространять информацию по этим исчезновениям. Что пропали такие-то люди при таких-то обстоятельствах. И тут можно обращаться и к российской стороне. Так как есть надежда, что те, кто это делают, лучше отреагируют на требования российских силовых структур и российского правительства, чем украинской власти.
— То есть, родственникам нужно самим искать?
— Практика показывает, что это очень тяжело. И, к сожалению, ситуация ухудшается, командиры боевиков перестают прислушиваться и ко взгляду из Москвы.
Хотя некоторые заложники были освобождены после апелляции к международным институтам, российской власти. Определенное время к таким звонкам, просьбам, отчетам прислушивались и людей отпускали. Но чем дальше, тем хуже становится.
— Понимаю, что на этот вопрос очень тяжело ответить: но, все же, как остановить эскалацию насилия в стране? Даже если войска отойдут, останутся люди, участвовавшие во всем этом.
— Думаю, что это, все-таки, должно быть переведено в «холодное» состояние. Остановка военных действий – необходимое условие. Как только это произойдет и будет наново установлена власть в этих местах, насилие должно прекратиться.
Да, все полностью не приостановится. Там будут проблемы, безусловно. У людей на руках много оружия. Должны быть наказаны совершившие тяжкие преступления, сделавшие жизнь и здоровье других разменной монетой. Можно предоставить амнистию тем, кто тяжких преступлений не совершал. Но скажу так: те, кто совершил тяжелые преступления, будут оттуда бежать.
Хочу добавить: знаете, очень тяжело жить с чувством бессилия. Ведь, по большому счету, мы бессильны. Не к кому апеллировать, хоть государство и говорит, что его главное задание – защищать права человека. О чем можно вести переговоры с абсолютно безжалостными людьми с оружием в руках? Мы стремимся что-то сделать, когда становится известно о заложниках. Но, по большому счету, мы бессильны. Я могу рассказать, что мы спасли такое-то количество людей. Но даже не хочу этого делать: намного больше людей мы не спасли.