Первая выставка в еще недостроенном Национальном художественном музее Украины открылась в 1899 году и действовала беспрерывно до официального открытия в 1904. Следовательно, в 2014 –м культурное учреждение празднует и 115-летний, и 110 летний юбилей одновременно. Ко дню Музеев ГолосUA узнал у заместителя генерального директора по научно-просветительской работе Марины Скирды, какие проблемы существуют у НХМУ, как сотрудники переживали события на Грушевского и сколько посетителей собирают выставки.
— Марина Юрьевна, из-за событий в стране Национальный художественный музей не работал два месяца. Что предпринималось, чтобы защитить экспонаты?
— Когда Музей оказался на линии огня, очень много обычных граждан, а не властные структуры, интересовались, чем можно помочь, как обезопасить музей. Отношение к происходящему Министерства культуры носило характер официоза: поступали звонки по телефону и бессмысленные распоряжения, ведь ситуацию надо видеть, в ней надо жить, что мы и делали. Гендиректор находился здесь бессменно, остальные сотрудники менялись, чтобы и день и ночь быть на месте в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Коллекции мы защитили определенным образом, убрав вещи в наши фонды.
Публике известно, что есть два экспозиционных этажа, но есть еще и нижние, которые представляют собой своеобразный бункер со стенами в полтора метра. Туда 20 января и были эвакуированы работы. В первый же день, когда была снята блокада, обычные люди без нашей просьбы пришли и стали убирать на фасаде остатки пребывания внутренних войск, ведь мы, грубо говоря, утонули в море фекалий, грязи. Потом они восстановили поляну вокруг музея, посадили растения. Мы все это очень ценим.
— Какие изменения в работе произошли со времени противостояний?
— Пока не будем уверены, что музею ничего не угрожает, не решимся восстанавливать постоянную экспозицию в полном объеме. Сейчас временно развернули выставочные проекты, которые достаточно мобильны. Их легко свернуть и спрятать, в то время, как постоянная коллекция нуждается в серьезном монтаже и оборудовании. Она в целом насчитывает 40 тысяч экспонатов.
В постоянной экспозиции обычно демонстрируется 1-2% от всей коллекции, теперь еще меньше. На втором этаже на данный момент работает 6 залов. Еще в трех представлены интересные и актуальные фотовыставки. Также можно увидеть работы 20-го века — классику и гордость отечественного искусства, монографическую коллекцию Александра Мурашко. Зал авангарда, где представлены звезды без преувеличения мирового значения — Александр Архипенко , Александра Экстер, Давид Бурлюк, Александр Богомазов, Виктор Пальмов. Экспонируется и коллекция художников-бойчукистов, которые получили свое название, благодаря лидеру направления Михаилу Бойчуку. От этой школы монументальной живописи остались единицы произведений, иногда только маленькие эскизы, но мы их бережно храним. Недавно была сформирована монографическая экспозиция Федора Кричевского, начинавшего работами в стиле модерн, а позже плодотворно работавшего и создавшего в начале 30-х картину «Победители Врангеля», которая считалась основополагающей в соцреализме.
— А на первом этаже — «Кодекс Межигорья», который у многих на устах…Насколько популярным стал этот проект?
— После того, как музей два месяца был закрыт, теперь мы каждый день бьем рекорды посещаемости, установленные во время самых громких выставочных проектов прошлых 10 лет. Популярность «Кодекса Межигорья» объясняется тем, что обычные граждане не так искушены в искусстве, но хотят знать, в какой стране они жили, кто ими руководил. Вещи, найденные в резиденции Виктора Януковича, очень разные, разношерстные, их нельзя назвать коллекцией в полном смысле. Наилучшим местом для их временного хранения специальная комиссия из представителей разных музеев определила нашу площадку. Для музея — это своеобразный отчет перед обществом, для правоохранительных органов — набор вещей-свидетельств, для художников и культурного сообщества — повод оценить вкусы, нравы, эстетический уровень некогда политической элиты. Дальнейшую их судьбу будут решать Министерство культуры и другие компетентные органы.
— Сколько людей приходит на эту выставку и сколько посетителей в музее в год?
— Средняя посещаемость в год – 70 тысяч человек. Когда открылся «Кодекс Межигорья», уже в первый день пришло 1700 посетителей. Вспоминаю выставку «Нормандия в живописи», которой мы в свое время дали рабочее название «В поисках Ренуара», ведь все шли посмотреть именно на работу этого художника и потом были крайне обескуражены, что это маленькое и, на первый взгляд, незаметное произведение. Тогда в самый рекордный день было 1600 человек.
Старожилы сравнивают явление Межигорья с выставкой Тутанхамона, где ключевым словом было «золото». Британские исследователи, занимающиеся музейным маркетингом, оценили посещаемость выставок во всемирно известных музеях за 2012 год, и выяснилось, что в названии самых популярных фигурировало либо слово «шедевры», либо «золото». Так работает механизм донесения идеи до публики. Но внимание человека в первый раз может привлечь что-то яркое, а потом окажется, что он придет снова и снова на другие проекты. Лучше всего, когда человек растет в музее с детства. Я работаю в НХМУ 11 лет, а до этого 17 лет — в Киевском музее русского искусства, и могу заметить, что некоторые люди, которые занимались в моих программах детьми, приводят теперь своих шестилетних наследников. Именно они отстаивают интересы музея вовне, создают его позитивный имидж.
— А школа, по Вашей оценке, прививает младшему поколению любовь к искусству?
— Пока что средняя школа не поддерживает интерес к отечественному искусству. Кто-то скажет, что это плохо. Действительно, школа должна использовать тот могучий образовательный ресурс, который сосредоточен в музеях. Сейчас же учителям вообще запретили выходить с детьми за пределы школы, такая работа не оплачивается как внеклассная. Это катастрофическая ситуация, но думаю она будет меняться. Искусство может помочь разобраться в том, «кто мы, откуда, куда идем» — по названию одноименной картины Гогена. Музей – это место, где воспитывается культура чувств. Я полагаю, что заниматься подрастающим поколением в этом смысле должна семья. Потому у нас есть целый ряд соответствующих программ для детей и их родителей — лекции, клубы, художественная мастерская. Это проекты выходных дней.
— Из тех экспонатов, которые постоянно хранятся в фондах, какие можно назвать самыми яркими, как, например, единственный прижизненный портрет Богдана Хмельницкого или автопортрет Тараса Шевченко?
— Это творчество художников-авангардистов, которых я называла ранее, Александра Мурашко, бойчукистов. В 20-м веке – Яблонская, Глущенко, Григорьев, Шишко. Конечно, наша коллекция начинается с византийской иконы 12 века «Святой Георгий в житии». Это уникальный полихромный рельеф, подобных которому существует в мире только четыре. Мы ведь больше привыкли, что православные иконы — это не скульптурные, не рельефные изображения, а плоскостные. Икон 13-го, 14-го, 15-го веков также сохранились единицы, и такие вещи есть у нас. Это «Волынская Богоматерь», «Чудо святого Георгия о змие». Присутствуют в нашем собрании и иконы 16-го века, которые демонстрируют переход от классического византийского типа к ренессансному, позже — барочному. К примеру, «Страшный суд». Гордимся и большой коллекцией барочной иконы. Представлены очень интересные барочные портреты 18-го века — казацкой старшины, иерархов церкви. Это уникальное явление в истории искусства.
— В разные столетия украинские земли входили, в частности, в состав разных империй. Кого из художников все- таки принято причислять к украинским?
— В 1920-е годы основоположники украинского искусствознания Даниил Щербакивский и Федор Эрнст определили, кого именно можно относить к украинскому искусству. Это украинцы по происхождению, которые работали на украинских землях, украинцы, которые работали за их пределами, а также художники любого происхождения, работавшие в Украине и вносившие свой вклад в развитие отечественной культуры. Пример последней категории – широко известный скульптор Пинзель. Также украинскими они считали и тех художников, которые сюжетно обращались к национальной тематике. У Репина, в частности, много картин о запорожцах. Еще один яркий представитель 19-го века — Тарас Григорьевич Шевченко — украинец и по происхождению и по духу стал академиком гравюры в Петербургской академии художеств, и после многих злоключений работал, жил, закончил свои дни в Петербурге, где у него была мастерская и небольшая квартира.
Пути украинского искусства очень связаны с русским. Владимир Боровиковский и Дмитрий Левицкий вошли в историю русского искусства как первые известнейшие портретисты конца 18 века, но ведь они приехали в Петербург, имея за плечами большой художественный опыт работы в Украине, где они родились и начинали карьеру как иконописцы. В свою очередь основоположником исторической живописи считается Антон Лосенко, полтавчанин, который тоже не остался на родине. Впрочем, искусство 19 века развивалось в рамках европейской академической традиции. А вот авангард — это совершенно оригинальное отечественное явление, хотя многие имена наших мастеров известны в Европе, как «русский авангард».
— Другими словами, Вы подтверждаете то, что украинское искусство – это многоплановая смесь течений, взглядов, личностей…
— Когда ведем речь об украинском искусстве, имеем в виду тот замечательный плавильный котел, который здесь бурлил. Большая сила — то, что здесь было так много всего разного. Украинская школа всегда отличалась отзывчивостью ко всему эстетически совершенному.
— И теперь ее представляют тысячи музеев по всей Украине. Как им живется в наше время?
— Музеев в Украине разного подчинения действительно много: это и государственные, и частные, и ведомственные, и при учебных заведениях. Только в Киеве их около 300. Если спросить, как они живут, то как и вся культура, всегда финансируются по остаточному принципу. Выскажу свое субъективное мнение: такая институция, как министерство культуры в его теперешнем состоянии, нефункционально.
К примеру, в США или Нидерландах нет таких ведомств, а музеи процветают. Я, например, задаюсь вопросами. Во-первых, кто должен определять культурную политику государства? А ведь это тот двигатель, который может вытащить нас из всех политических и экономических проблем. Если есть культура, то она присутствует и в отношениях, и в быту, и в производстве. Это основополагающий фактор развития человеческого общества. Далее — каким образом нужно регламентировать законодательно жизнь всех культурных учреждений? Как эффективно организовывать охрану памятников? Где брать для этого деньги? Дает ли ответ на эти вопросы Министерство культуры или оно является лишним звеном в цепочке между Министерством финансов и, например, музеем? Возможно, мои рассуждения слишком радикальны, но они основываются на моем профессиональном опыте.
— Но при всем при этом часто музеи хотят большей независимости…
— Да, и возникает еще один вопрос: «Как развивать современный менеджмент, чтобы музеи могли зарабатывать сами?». Естественно, не стоит приравнивать музеи к ресторанам, клубам, которые работают только на самоокупаемость, ведь речь идет о части культурного наследия, которое принадлежит государству и должно им финансироваться. При этом нужно дать определенную свободу в том, как культурные учреждения выстраивают свою политику. Успешность музея нужно измерять тем, насколько он отвечает актуальным потребностям общества, имеет спрос. Нельзя измерять это только зарабатываемыми деньгами или количеством посетителей. Есть механизмы поддержки местным сообществом, меценатами, но должны быть законодательные акты, предусматривающее определенные льготы для них. Конечно, на переходном этапе Министерству культуры есть чем заняться, но его структуру нужно серьезно оптимизировать.
— Какие проблемы существуют у НХМУ? Известно, что есть возможность экспонировать всего 2 % произведений искусства из-за нехватки площадей…
— Прежде всего, наше здание нуждается в реставрации, все коммуникации абсолютно устарели, поэтому имеем чисто технические ограничения и по площади экспозиции, и по площади фондов, и по возможности всех служб обеспечивать большой поток посетителей. Мы еще далеки, к сожалению, от мирового уровня развития музейной инфраструктуры. Каждое подобное учреждение заинтересовано не только привлечь свою публику, но и задержать ее. Каждый музей гордится не только общим количеством посетителей, но и тем, сколько из них возвращается повторно. Для этого нужно понимать элементарные потребности человека: ему должно быть удобно, нужны современные системы кондиционирования, уборные, гардеробные, место, где можно выпить чашку кофе. Это настолько элементарно для цивилизационно развитых стран и настолько пока малодостижимо в наших условиях! Но мы работаем в этом направлении.
— Чего конкретно НХМУ ждет от нового руководства Минкульта?
— Мы ничего ни от кого не ждем. Музей нуждается в определенных ресурсах, но мы можем заработать или привлечь партнеров, чтобы решить эти задачи. Мы можем с успехом конкурировать за получение грантов, но нужны определенное законодательное обеспечение подобных процессов. В тех рамках, в которых существует музей, он развиваться не может. Нужен не просто ремонт, а реставрация. Это возможно осуществить только в случае, если вся коллекция будет отселена, а для этого нужно еще одно дополнительное новое большое здание, а значит — земля. За площадку на Институтской, 3 мы судимся уже более 10 лет. Но для соответствующего решения нужна политическая воля.
— Какие мероприятия планируются к юбилею музея?
— Празднование – это повод для подведения итогов, обозначения планов и перспектив развития музея. Устраивать пышные, финансово емкие торжества — не в духе нынешнего времени. Был предусмотрен выставочный план, некоторая реэкспозиция, но, к сожалению, в военное время есть гораздо более актуальные для повседневной жизни музея вещи. Теперь, главным образом, мы должны обеспечить сохранность культурного наследия и гражданскую защиту персонала и посетителей. Но непреходящей останется миссия музея быть сокровищницей отечественного искусства и центром, где формируется живая творческая мысль, открытым пространством для общения, дискуссий. Нашу главную задачу мы видим в том, чтобы создать условия, когда человек воспринимает искусство очень лично, чувствует себя причастным и к нему, и к жизни музея.