Скандал вокруг внешнего вида театра на Андреевском спуске заметно поутих, однако само здание никуда не делось: огромный темный «саркофаг», как окрестили его киевляне, продолжает пугать местных жителей и гостей столицы. Общественность ломает голову над тем, как быть с «оригинальным творением» архитектора Олега Дроздова, стараниями которого у здания театра появился второй этаж, собственно, и шокировавший киевлян. Регулярно обсуждают архитектурную и правовую коллизию и в Союзе архитекторов Украины, и в громаде Андреевского спуска. Инвестор – корпорация «Рошен» — пообещал профинансировать доработку здания, общественность настаивает на сносе 10 м здания. ГолосUA поговорил с руководителем авторского коллектива, разработавшего проект нового помещения Театра на Подоле и частично воплотившим его в жизнь, Виталием Юдиным о том, как получилось, что его отстранили от окончания работ по строительству и передали проект другому архитектору, а также о том, что нужно делать с нынешним зданием?

— Виталий Леонтьевич, как могло произойти такое, что один архитектор начал строительство театра по своему проекту, а второй закончил по совершенно другому?

— Менялись заказчики и проект театра вдруг оказался в закрытом акционерном обществе «Транспроект», которое никогда не имело никакого отношения к ремонту театральных зданий. И им передают бюджетные деньги – от заказчика «Спецжитлофонд», одного из подразделений КГГА. Они получают деньги на проектировку чужого проекта, без разрешения с нашей стороны – с моей, как автора проекта. Нужно добавить, что наша проектная документация официально прошла государственную экспертизу в 2007 году, в 2010-м году – все это было сделано по закону. И до 2015 года здание было построено по нашему проекту. Мы – ни я, ни институт – не передавали свои авторские права никому. Они отрезают наши штампы, клеят свои. Это уже мошенничество, я иначе не назову. За государственные деньги. Потом это все выходит на экспертизу, экспертиза согласовывает им проект, и после этого они передают авторские права директору театра Виталию Ефимовичу Малахову. И он прекрасно знает, что он участвует в мошенничестве. После этого он эту документацию передает архитектору Олегу Дроздову.

— Почему вы не смогли закончить начатую вами работу?

— Так вышло, что экс-мэр Киева Александр Омельченко ушел, пришла другая команда, и вот с этого момента началась эта чехарда. Смена подрядчиков, начала передаваться проектная документация – от одного заказчика к другому, и здание строилось, но не так, как должно было быть. Деньги то появлялись, то исчезали. После этого начинается, конечно, настоящая детективная история. И во всей этой истории главный автор и главный режиссер – это главный заказчик, он же Малахов. Все в руках Малахова – он хороший человек, режиссер и актер прекрасный – в этом я уже убедился. Я знаю его много-много лет и мог ожидать подобного от кого угодно, только не от него. И он прекрасно понимал, кто автор, по чьему проекту построено это здание, он прекрасно знает законодательство

Меня удивляет меценат: хорошая мысль, но тогда нужно давать юридическое сопровождение своим деньгам, хотя бы отследить, насколько законно они используются, есть ли там какие-то подводные камни. Я не представляю, если бы я был меценатом, мне говорят: надо закончить. Я прихожу – стоит готовое здание, но давайте мы будем разбирать. Чего вдруг? Дешевле его закончить, есть готовый проект. Точно так же, если бы я был хозяином в городе, так я бы лучше остальные деньги использовал на что-то. Почему нужно давать все Виталию Малахову? Можно дать ему какие-то основы. Есть театр, есть основа – начинай работать и зарабатывай на новое оборудование. А другие деньги можно отдать, например, на общежития для студентов театральных. Масса есть других объектов культуры, где эти деньги можно было использовать с умом, а не бросить все деньги в театр и получить вот такое вот, когда полгорода против. Можно было бы закончить то здание, которое было нами запроектировано, и сэкономить большие средства для города. Сколько стоило сломать крышу, перекрытия, вывезти это все, а потом сделать новые – это ж огромные деньги, их можно было бы не тратить. Оставалось закончить отделку здания, сделать внутреннюю отделку и поставить ту технологию, которая могла бы позволить начать работу.

— Ранее говорилось, что строительство театра по вашему проекту было закончено на 80%. Сколько переделал новый архитектор?

— Представьте: стоит готовая коробка здания. И сценическая коробка была полностью отделана. Стены, карнизы – все это было покрашено, 100%-я готовность. Говорят сегодня, что там вообще ничего не было, но это не правда. Может быть, какие-то части и были разворованы, но по бесхозяйственности того, кто за это отвечал. Кто-то ж дал команду снять системы отопления, окна поснимать.

Дроздов пришел на площадку, на которой стоит здание, у этого здания есть автор. Я у него спрашивал: был ли ты в институте? Он говорит: нет. Но нормальный, грамотный архитектор всегда начинает с юридической подоплеки объекта, на который он пришел. Это говорит о его некомпетентности, полном разгильдяйстве или о том, что он вообще не в состоянии этим заниматься. Вот и получается, что человек приходит и начинает разрушать чужую работу. Причем разрушается коммунальная собственность города, разрушаются стены в этом здании, перекрытия, крыша. За это ж кто-то платит, значит, кто-то должен подписать разрешение на это разрушение, чтобы потом, за деньги инвестора, начинать что-то строить. Там стояли очень дорогие окна, были смонтированы вентиляционные системы, тепло – все это стояло, была крыша.

— Новый архитектор, Дроздов, заявлял, что якобы выиграл конкурс, чтобы закончить проект. Вы слышали об этом конкурсе?

— В 2012 году Андреевский спуск стал Национальным заповедником. Согласно законодательству, любые действия в национальном заповеднике должны проходить исключительно на конкурсной основе. Дроздов заявил, что это был конкурс портфолио, но какой может быть конкурс портфолио? И он прекрасно знал, что не имеет права ничего там делать без конкурса. Далее. Общественность имеет право знать о том, что делается в заповеднике, но никто общественности ничего об этом не сообщал. Почему такая буря сейчас? Как проект делался под одеялом, так и строительство шло под одеялом. Никто ничего не видел.

Об этом знал Малахов, потому что, получив от «Транспроекта» эти документы с переклеенными штампами, он приходит сюда, к нам в институт, и пытается купить авторские права, уже приобретя в другом месте. Институт готов был продать, но сказал: договоритесь с автором проекта. Ко мне никто не обращался. Это нарушение закона об авторских правах, нарушение Конституции. Меня как автора лишили моей собственности. Без моего согласия никто не имеет права вносить какие-либо корректировки в этот проект. Нарушив это, они начали нарушать все, что только можно.

— А вы как можете охарактеризовать нынешний вид театра?

— Это безобразие, другого я не скажу. Комментировать, нравится или не нравится, я не буду. К киевлянам отнеслись с неуважением. Может быть, это прекрасный образ для какого-нибудь промышленного сооружения – станции канализационной очистки, например. Это тоже архитектура, тоже требует уважения и внимания. Это нормально. Сложно было на готовых объемах, пропорциях сделать что-то совершенно другое. Невозможно.

Когда строилось здание, соблюдался технологический цикл постройки этого здания. Возводились стены, после этого по ним возводились монолитные ригеля, балки, укладывались перекрытия – или сборные, или монолитные. Они же начали ломать перекрытия, рубить балки. Значит, нарушается пространственная жесткость здания, которое стояло. А теперь переносятся отметки перекрытия. Как они делались, кем проектировались? Кто будет отвечать? Вот я, например, как могу отвечать за устойчивость и безопасность в этом здании? Нарушена ответственность в этом здании — строительная ответственность, пожарная ответственность, потому что наш проект проходит экспертизу, дальше они начали подкладывать наш проект с переклеенными штампами, и что там делалось, мы уже не знаем. Мы все видим сегодня только фасад, а что делается дальше? Невозможно на ту архитектуру, которая была там запланирована и построена надевать то, что мы видим.  

— Как можно решить эту проблему?

— Ситуация сложна тем, что потрачены большие деньги. Бездумно, бестолково. Заявляется о 165 миллионах гривен, но я не уверен, что они там есть. Общественность Андреевского спуска ходила к инвестору – он сказал, что ничего, кроме открытия театра он делать не собирается. Если бы мэр мог принять настоящее жесткое решение, могла бы быть восстановлена справедливость. Хотя бы восстановить это в законном поле. Да, нужно менять эту архитектуру. Можно ли вернуться к тому, что было, по моему проекту? Да, возможно. Но если  кто-то предложит что-то лучше,  – я возражать не стану. Мне важно, чтобы потом люди получали эстетическое удовольствие от этого здания…