Существуют ли простые решения сложных проблем? Не спешите отвечать каким-либо афоризмом на эту тему. Дело в том, что по поводу того, насколько простым или сложным является решение, консенсус вполне возможен. Например, исходя из задействованных в решении усилий и ресурсов, количества необходимых шагов и вовлеченных людей/организаций/органов власти. Об этом на своей странице в Facebook рассказал Дмитрий Джангиров, сообщает 112 канал.
А вот о сложности проблемы зачастую можно судить только «задним числом» – исходя из того, насколько (не)простым было решение проблемы, если, разумеется, проблема была решена.
Для начала возьмем вполне реальный современный пример из мировой политики. Джо Байден стремится снизить цены на бензин в Штатах (цена на который сегодня является существенным фактором снижения рейтинга правящей Демократической партии), оказывая давление на нефтяной картель ОПЕК+. Однако, ОПЕК+ отказался увеличивать добычу более чем на запланированные 400 тыс. барр./сутки. Тупик?
Да нет. Можно снять санкции с Ирана, по «беспределу» наложенные Дональдом Трампом, — и не только «свежедобытая», но и накопленная в хранилищах нефть хлынет на мировые рынки, сбивая цену. Понятно, что условием является возврат к «ядерной сделке», разорванной тем же Трампом, но ведь Тегеран согласен на возврат к status quo: «ядерная сделка» в ее изначальном варианте в обмен на отказ США от «трамповских санкций». Вопрос только в наличии политической воли, т. е. готовности пренебречь целым рядом исторических, идеологических, великодержавных и т. п. обстоятельств.
Так что в этом случае сложность проблемы обратно пропорциональна наличию политической воли: чем сильнее воля, тем менее сложной представляется проблема. (Есть еще вариант снять санкции с Венесуэлы с еще большим эффектом падения цен, но тут такие «завалы» различного рода обстоятельств, что я не рискнул приводить этот пример).
Переходим к отечественному примеру. Энергетический кризис уже в начале отопительного сезона: из почти 18 млрд кубов газа в подземных хранилищах, о которых премьер Денис Шмыгаль «спел» в минувшую среду журналистам,
- 6,0 млрд – буферный газ, благодаря которому можно «поднимать» другой газ, и это, грубо говоря, «неснижаемый остаток»;
- 3,3 млрд – собственность иностранных трейдеров;
- 3,0 млрд – резерв т. н. «Поставщика последней надежды», который не принадлежит НАК «Нафтогаз»;
- 4,5 млрд – газ для нужд ЖКХ и промышленности;
- 1,5 млрд – газ, принадлежащий другим компаниям, в т. ч. «Укрнафте», а также спорный газ.
Итого на отопительный сезон имеется только 4,5 млрд кубов, что является критически низкой величиной, потому что для того, чтобы пройти зиму, нужно минимум 9,0 млрд.
Сюда можно лишь добавить, что еще более критической является ситуация с углем и электроэнергией, а фоном для украинского кризиса является глобальный энергокризис, когда крупные игроки, начиная с Китая, готовы выкупать любые «излишки» углеводородов на свободных рынках.
При этом Москва демонстрирует, что не планирует вести переговоры, а Минск готов договариваться, но о самых минимальных объемах (экстренные поставки).
Имеется ли решение? Имеется, и достаточно простое: дать полномочия провести такого рода переговоры Виктору Медведчуку. Решить вопрос таких объемов газа можно только на уровне первого лица РФ, а Медведчук с ним на прямом контакте. Тем более что в 2019 году он уже договорился и о прямых поставках на миллиарды кубометров, и о скидке 25% для Украины. Да, разумеется, для этого требуется политическая воля, начиная с того, чтобы сделать несколько шагов назад в сфальсифицированных судебных процессах.
Но ведь нашлась воля, чтобы дать отмашку на эти процессы, не правда ли?! И безумная идея о том, что с помощью репрессий против его личного друга удастся добиться от Путина уступок в минском процессе, как-то пришла в голову?! Так почему не может прийти в голову мысль о том, что Медведчук при наличии соответствующих полномочий сможет договориться о поставках энергоносителей в необходимых количествах? А, может, и политическая воля для этого появится при оценке перспектив холодной зимы с веерными отключениями?