В Украине уже не первый месяц высокопоставленные чиновники говорят о пробном проекте по закрытию угольных шахт. Сказать просто, реализовать – сложно. Специфика обусловлено тем, что добыча полезных ископаемых во многих городах Украины является основным источником доходов местного бюджета и занятости экономически активных местных жителей. Процесс закрытия шахт включает очень много элементов: необходимо поддерживать поступления в бюджет города, коммунальную и социальную сферу в нем, создавать новые рабочие места взамен, трудоустраивать сотрудников предприятия или переучивать их. Эксперты склоняются, что выполнить такую программу правительству будет не под силу, поэтому вся идея сводится к одному – найти мотив для банального привлечения кредитных средств от Евросоюза. На конструктив не рассчитывают и наши западные «партнеры» и раз за разом заставляют заучивать: в Европе конкурент в лице Украины не нужен.
«Уголь – это не только энергетика»
Вопрос о закрытии угольных шахт в начале июля вновь актуализировала и. о. министра энергетики Ольга Буславец в интервью «Радио Свобода». Когда в Киеве под зданиями Офиса президента и правительства проходили шахтерские акции с требованием выплатить многомиллионную задолженность по зарплате, чиновница рассказала, что в Украине готовят пилотный проект по закрытию одной из градообразующих шахт. Какую именно шахту будут закрывать, не уточнялось.
«У нас есть договоренности с немецкой стороной… У меня были переговоры с послом Германии в Украине относительно помощи в проведении комплексной работы в рамках пилотного проекта с опытом Германии по закрытию шахт какого-то моногорода, который мы определим вместе с ними по определенным критериям», – сказала Буславец. И. о. министра отметила, что в Украине почти 65 моногородов, где шахта является единственным предприятием, на котором могут работать люди.
О том, что Украина собирается закрывать шахты по опыту Германии начали говорить в середине мая после виртуальных переговоров премьер-министра Украины Дениса Шмыгаля с канцлером Ангелой Меркель.
«Стороны также затронули вопрос трансформации угольных регионов. В частности, вопрос помощи в воплощении пилотного проекта на одной из украинских шахт. Госпожа канцлер заверила, что Германия с удовольствием примет участие в таком проекте», – говорилось в сообщении Кабмина.
О намерении закрыть убыточные шахты заявлял незадолго до отставки и экс-премьер Алексей Гончарук.
«Мы провели аудит всех шахт государственного значения. Их 34, если я не ошибаюсь. По каждой из них мы оцениваем экономическую ситуацию. Те шахты, где есть экономическая целесообразность, они теоретически могут конкурировать, мы будем поддерживать, насколько это возможно. Те шахты, на которых нет экономического решения вследствие безответственного хозяйствования на протяжении десятков лет, мы будем искать возможность, чтобы ни один человек оттуда не остался на улице», – рассказывал Гончарук депутатам Верховной Рады в феврале.
Необходимость закрытия шахт и упадок угольной промышленности вызваны тем, что себестоимость тонны угля выше, чем ее рыночная цена. Отсюда и возникает та разница в финансах, которая служит причиной для возникновения огромной задолженности по зарплатам шахтеров. В последнее время горняки стали частыми гостями в Киеве. Чуть ли не каждый квартал они вынуждены приезжать в столицу, чтобы выбивать заработанное касками о землю.
«Шахта рано или поздно вырабатывается, вырабатывает свой ресурс, она становится нерентабельной, разработка становится дороже и себестоимость добычи не покрывается за счет цены, – говорит эксперт по энергетике Валентин Землянский. – Если говорить о государственных шахтах, в Львовско-Волынском угольном бассейне себестоимость всегда была выше, чем на востоке, например, в Доброполье. Плюс масштаб, когда в управлении находится 20-30-40 шахт или когда в управлении находится 10-15 шахт. Соответственно вы не можете выровнять себестоимость тонны угля, исходя в целом по холдингу. Объективно эти условия есть. Ответ на вопрос, насколько неизбежен этот процесс, должна дать программа экономического развития, энергетическая стратегия и уже после этого мы можем дать ответ, нужно или не нужно и если нужно, за какой период это можно сделать и в каком формате это будет происходить».
«У нас на неоккупированной территории сохранилось 33 государственные шахты, из них только 2 прибыльные, поэтому понятно, что народ Украины, который платит налоги, предприятия фактически дотируют деятельность, по крайней мере, 31 государственной шахты, – отмечает директор аналитического центра «Институт города» Александр Сергиенко. – Эта ситуация не является здоровой. Мы знаем опыт Европейского Союза, что не все решается экономикой. Есть социальная составляющая, когда государство помогает некоторым целым отраслям, например, европейское сельское хозяйство дотируется для того, чтобы люди не потеряли работу, жили и чтобы получать собственную сельскохозяйственную продукцию».
Экономический эксперт Всеволод Степанюк замечает, что в Украине нет отраслевого угольного министерства. С 2010 по 2019 год существовало Министерство энергетики и угольной промышленности Украины. Ранее действовало отдельное министерство угольной промышленности (1995-1999, 2005-2010 гг.). Таким образом, государство показывает свое отношение к отрасли. Что же касается шахт, то нужно смотреть, в какой шахте, действительно, заканчивается уголь, израсходован ресурс, и она становится объективно убыточной, а какая шахта наоборот является перспективной. По мнению эксперта, угольные шахты могут функционировать в Украине, и перспективы тепловой энергетики не столь призрачны.
«Но опять же нужно меньше разворовывать денег, потому что до шахтеров доходит мизер по сравнению даже с тем, что выделяет государство на государственные шахты, – говорит Всеволод Степанюк. – Не может быть эта энергия дороже, потому что отечественный уголь покупается за гривну, а зарубежный уголь и газ покупаются за свободно конвертируемую валюту. Все-таки наша угольная энергия выгодней экономически, на нее не тратится валюта. С другой стороны, у нас уголь залегает довольно глубоко и себестоимость его добычи довольно высока. Например, Донецкий угольный бассейн захватывает и Ростов, так вот в Ростовской области давно все шахты закрыты, потому что там есть Кузбасс, и добывать уголь с километровой глубины, честно говоря, – глупость. Но есть и опыт других стран. Это модернизация шахт. Это применение современной техники, современных методов. Оно дает значительное удешевление, но опять же нужно вкладывать в оборудование, в модернизацию, чего у нас не делалось, наверное, лет 30. Нужно смотреть по каждой шахте. Уголь – это не только энергетика, он используется для производства массы различных химических материалов. Говорить о том, что шахты нам не нужны, неправильно, хотя ревизию провести можно».
Что такое моногорода, и почему они приходят в упадок
Как правило, под моногородами подразумевается довольно крупный населенный пункт с градообразующим предприятием и концентрацией в нем профильной рабочей силы. Предприятие фактически содержит город и жизненно необходимые службы.
Как подсчитала старший научный сотрудник Института экономики и прогнозирования НАН Украины Елена Бойко в статье «Особенности механизма стимулирования развития индустриальных парков в Украине», «в наследие от Советского Союза Украина получила значительное количество моногородов – более 122». Из них 111 – малых, 11 – средних. Всего в Украине сейчас насчитывается 461 город, поэтому несложно подсчитать, что моногорода составляют около 26,46 % от общего количества. В них проживает около 2,7 миллионов человек, то есть около 9,5 % от официального количества населения украинских городов. Преимущественно среди моногородов – центры добычи угля (32 единицы), добычи рудного и нерудного сырья (7), энергетики (9), перерабатывающей промышленности (27), химической и нефтехимической промышленности (6), аграрно-индустриальные центры (18), транспортные центры (9), лечебно-оздоровительные центры (2), и даже есть центр художественных промыслов (1).
Среди украинских моногородов специалисты называют довольно крупные: Кривой Рог, Кременчуг, Краматорск, Мелитополь, Северодонецк, Никополь, Энергодар, Павлоград, Лозовая, Лисичанск, Калуш, Горишние Плавни, Червоноград, Вараш, Южноукраинск, Нетешин, Бурштын и другие. Эти города живут за счет многих промышленных предприятий и добычи полезных ископаемых, там находятся ГОКи, нефтеперерабатывающие заводы, машиностроительные заводы, Некоторые построены вокруг больших локомотивных депо, как в Лозовой, или АЭС, как Вараш или Нетешин.
Конечно же, речь о перепрофилировании этих городов не идет. Речь о закрытии убыточных шахт и занятости тех, кто там работает сегодня. Таких городов и. о. министра Буславец насчитала в Украине 65, то есть более половины от всего количества моногородов.
«Эта проблема возникла лет 20 назад, – рассказывает Александр Сергиенко, – когда стремительно начало сокращаться промышленное производство и закрываться разные большие промышленные предприятия, и людей просто оставляли на произвол судьбы. Таких моногородов у нас, действительно, очень много. Последний горячий пример – это Новый Раздол. Это небольшой город во Львовской области, 10 тысяч населения, которое тоже стояло на производстве, которое занималось добычей серы, которая шла в основном в Россию. После распада СССР потребность в сере резко упала, после 2014 года тем более. Город прославился тем, что из года в год в нем возникают проблемы с запуском теплоснабжения. Как правило, в моногородах градообразующее предприятие практически обеспечивало всю инфраструктуру, в том числе жилищно-коммунальной сферы. Как только предприятие падало, эта жилищно-коммунальная сфера падала вместе с предприятием».
Эксперт очень метко подмечает взаимосвязанность экономики и разных сфер человеческой жизни. По данным жителей шахтерских городов, местные бюджеты в этих населенных пунктах на 80-85 % формируются за счет подоходного налога с зарплат шахтеров. Кризис на градообразующем предприятии и его закрытие в перспективе лишают не только местный бюджет значительных налоговых поступлений, но и перестают поддерживать жизненно необходимые системы, ставят под риск не просто их функционирование, а и существование. Это может случиться как с коммунальной сферой, так и с социальной – школами, больницами, детскими садами. Правда, Александр Сергиенко не склонен драматизировать:
«Больницы, школы и детсады финансируются с местных и государственных бюджетов. Если местный бюджет наполнен, то вопрос образования и детсадов закрывается, а больницами уже заботится государственный бюджет, так что с этим не должно быть проблем», – говорит эксперт.
Моногород – явление характерное не только для Украины или для бывшего Советского Союза, от которого наша страна и получила такое наследие и которое сейчас многие комментаторы считают ненужным и убыточным. Ученые говорят, что основной причиной упадка и исчезновения моногородов стала деиндустриализация. Так было во многих странах запада в 1960-х годах, в США этот процесс начался еще раньше – в 1920-х с началом автомобилизации и повышением мобильности рабочих.
«Есть города-призраки и в ржавом поясе США, и в Испании, и Великобритании. То есть города, которые выросли вокруг единственного предприятия, потом оно закрылось, и люди покинули эти города. Такое есть во многих развитых странах. Это естественный эволюционный процесс», – говорит Всеволод Степанюк.
Поскольку украинские чиновники в контексте закрытия шахт упомянули термин «моногород», это может означать, что в Украине продолжится деиндустриализация, которая будет проходить либо специально, либо естественно.
«Курс на деиндустриализацию взят еще в начале 90-х, поэтому нельзя сказать, что она проводится именно этим правительством, – продолжает Всеволод Степанюк. – Вся приватизация была связана с тем, что, как конкурент, Украина никому в мире была не нужна, поэтому выдвигались такие требования. Хочу напомнить, что требование приватизации всего выдвигалось Евросоюзом и США, иначе сказали, что нас не пустят на мировые рынки, если не продадите в частные руки свою промышленность. Это было целенаправленное убийство конкурента. Они косвенно признавали, что государственная собственность более эффективна».
Но не всегда моногород может просто прийти в упадок и исчезнуть. Например, правительство Китая начало программу создания их нового поколения. В течение 2010-х годов в КНР внедрялся проект создания так называемых «специализированных городов». Местным властям было предложено развивать свои города относительно определенного производства. Так появились «шоколадные», «финансовые», «атомные» города и так далее. Это способствует если не равномерному расселению людей по стране, то хотя бы их притоку в небольшие населенные пункты. Также эта практика создает положительный экономический эффект с учетом специализации труда. Как видим, моногорода не всегда нужно обязательно закрывать. Наконец, можно вспомнить такие термины, как «свободные экономические зоны» или «индустриальные парки». Эти экономические инструменты известны и функционируют во многих развитых передовых странах мира. В Украине ярких примеров их использования нет, сколько бы ни делалось попыток развивать в этом направлении законодательство. А если и есть, то этот опыт незначителен в масштабах государства.
«К сожалению, наше государство развивается в парадигме 19 века, что рынок расставит все на свои места, – отмечает Всеволод Степанюк. – Государство не занимается инвестициями и созданием новых рабочих мест. Насчет привлечения иностранных инвестиций, это возможно. Например, путь Китая, создание особых зон, где бы бизнес строил предприятия, и давались какие-то серьезные налоговые преференции. Но такой механизм работает тогда, когда государство сильное. Большинство предприятий в Украине было приватизировано за три копейки под инвест-условия. Практически в 99 случаях из 100 эти инвест-условия не выполнялись. Хоть одно предприятие возвращено государству? То же самое и со свободными экономическими зонами. Зона создается и прописывается для одного, но используется потом совершенно для другого. Государство участвует в коррупционных схемах, а не говорит: что же вы делаете, вы не выполняете инвестиционные условия».
В случае с шахтерскими городами украинские чиновники собираются перенимать немецкий опыт по закрытию шахт, но он совсем не предполагает использования тех сложных экономических механизмов, указанных нами.
«Дайте нам кредит»
Сегодня о добыче каменного угля в Германии напоминает лишь музей этой отрасли в городе Бохум. В 50-е годы ХХ века в угольной отрасли Германии было занято свыше 600 тысяч человек. Со временем она стала приходить в убыток: уголь приходилось добывать на глубине свыше километра в условиях повышенных мер безопасности. Немцы проигрывали конкуренцию на международном рынке. Правительство Германии вынуждено было выделять порядка миллиарда евро для продвижения топлива на внешние рынки. Требовались миллиардные средства для обеспечения выхода на пенсию горняков. В 2007 году бундестаг принял решение о выходе из затратной отрасли с завершением процесса в 2018-м. Получилось по-немецки: сказано – сделано в срок.
Пятницу 21 декабря 2018 года называют датой, ознаменовавшей завершение эры каменного угля в Германии. В этот день была закрыта последняя каменноугольная шахта в Рурском бассейне, расположенная в городе Боттроп, на северо-западе Германии. Церемонию ее закрытия немецкие телеканалы транслировали в прямом эфире, столь значимым было это событие. В мероприятии приняли участие президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер, председатель Европейской комиссии Жан-Клод Юнкер, немецкие политики, уже бывшие шахтеры и даже священники.
«Это черный день. Последний черный день. Мы отказываемся от добычи угля окончательно и бесповоротно», – сказал тогда председатель крупнейшей немецкой угледобывающей корпорации Ruhrkohle AG Петер Шримпф.
Франк-Вальтеру Штайнмайеру торжественно вручили последний кусок добытого угля: «Это не просто кусок угля. Это история… Этот день трагический не только потому, что закрывается шахта, а потому что заканчивается целая эпоха для вас», – обратился к присутствующим федеральный президент.
Из пяти тысяч горняков шахты в Боттропе большинство ушли на пенсию по достижению 50-летнего возраста. Некоторые рабочие остались переучиваться на новые профессии. Часть из них перешла на другие виды занятости – на административную работу, в пожарные части, на работу в аэропортах или на вокзалах и так далее. Еще какая-то часть из них вынуждена была искать работу далеко от дома.
Закрытие угольных шахт – явление характерное для всей западной Европы. Пожалуй, самым ярким этапом этого процесса было закрытие шахт в Великобритании в середине 1980-х годов.
«Одной из первых эту проблему, наверное, решила Маргарет Тэтчер, но жесткими, присущими ей методами, – говорит Александр Сергиенко. – Мы помним кадры хроники, когда полиция разгоняла демонстрации шахтеров, там были столкновения, погибшие, ужасно. Тем не менее, Тэтчер достигла своей цели, дотации были сокращены или исчезли, и сейчас это процветающие города».
Еще в 2010 году Евросоюз, стремясь избавиться от зависимости от ископаемого топлива, выдал директиву, что каждая убыточная шахта Европы должна прекратить работу с 1 января 2019 года. Например, в Испании это решение должно было привести к закрытию 26 угольных шахт.
Экономист Всеволод Степанюк подчеркивает в контексте британского опыта очень важную деталь – проект закрытия шахт требует огромных финансовых вложений, на которые современная Украина совсем не готова.
«Если это делать за государственные деньги, то это очень финансово затратный проект, – говорит Всеволод Степанюк. – Например, когда этот вопрос возникал еще в 90-х годах, что шахты убыточны и с ними что-то надо делать, то тогда чиновники вместе с научными работниками подсчитали стоимость закрытия этих шахт, и было принято решение, что дешевле их дотировать, чем закрывать. Потому что шахту нельзя просто взять и бросить. Ее нужно, грубо говоря, обратно засыпать и провести другие работы. Это целый комплекс работ, который стоит денег не меньше, чем эту шахту построить, по большому счету. Тогда было принято решение, что для бюджета дешевле дотировать, а не закрывать. И конечно не в последнюю очередь было решение о дотации, потому что вокруг возле каждой шахты были поселки, города, которые умерли бы, если бы эта шахта перестала работать. Великобритания на закрытие шахт потратила миллиарды фунтов стерлингов, в Украине таких денег нет. Просто закрыть шахту без экологической катастрофы не получится».
Немецкая программа закрытия шахт выглядит довольно комплексной, учитывающей все элементы, от которых зависит и в которых участвует отрасль. Процесс начался с дороговизны немецкого угля по сравнению с импортным, продолжился закрытием копей в 2018 году с учетом социальных вопросов. Конечной точкой процесса должен стать 2038 год. Именно не позднее этого срока в Германии должна быть выведена из эксплуатации последняя угольная электростанция. Приоритет – возобновляемым, экологически чистым источникам энергии. Отказываться от угля будут постепенно. Угольным операторам предусмотрены компенсации. Немецкие политики подсчитали, что за этот срок в Рейнский горнопромышленный район, особенно в восточногерманские регионы, должно поступить до 40 миллиардов евро – огромная сумма. Еще один важный прилагаемый ресурс в этой реформе – время. От возникновения проблемы до ее окончательного решения у Германии уходит чуть менее столетия, на некоторые этапы процесса уходит по несколько десятилетий.
Что будет после угля, в Украине, как в Германии, не думают. Также Украина не обладает указанными важными ресурсами реформы – временем и средствами. Но, по мнению экспертов, последнее – главный мотив разговоров о закрытии шахт и новом обустройстве моногородов. В условиях неспособности украинского правительства мыслить стратегически оно хочет просто привлечь кредитные средства от европейских структур. Как и на что они будут расходоваться – дело второстепенное.
«Вопрос, откуда будут браться деньги, чтобы хотя бы заместить те рабочие места, которые правительство предполагает, что они в ближайшем будущем будут потеряны, – говорит Всеволод Степанюк. – Действительно, это и ГОКи, и меткомбинаты. В связи с кризисом потребность в их продукции сейчас стала гораздо меньше. Даже если эти предприятия остаются работать, то, как правило, увольняют достаточно большое количество работников. Речь идет о создании новых предприятий в регионе, а желательно этих городках. Хорошо уже то, что правительство обратило внимание на эту проблему, потому что предыдущие не обращали на это внимание где-то с 2004 года. Я думаю, что правительство подняло этот вопрос для того, чтобы договариваться с внешними инвесторами об очередных кредитах. Вот нам нужно решать проблему, тот же ЕБРР, Всемирный банк, Евросоюз – дайте нам кредит. Я думаю, это делается только для этого. Потому что своих инвестиционных программ у правительства нет и быть не может, потому что у нас парадигма, что правительство ничего не инвестирует в экономику, соответственно министерства у нас не отраслевые и не профильные, а так просто – делить бюджет и выдавать какие-то нормативные акты. А с другой стороны, все понимают, что в страну, которая является даже уже, наверное, не серой зоной, а черной дырой, никакой инвестор вкладывать не будет, даже если ему предоставить ноль налогов. Это тоже все понимают, потому что в стране нет ни правоохранительной системы, ни судебной системы, ни инфраструктуры. Кто будет вкладывать в такую страну? Думаю, что это все делается для того, чтобы обосновать получение очередного кредита, но уже не от МВФ, а от более профильных структур, которые финансируют какие-то инфраструктурные проекты».
На что согласны шахтеры?
Не будем забывать, что в Украине и мире проходит экономический кризис, украинский бюджет скромен, а промышленное производство в нашей стране падает на протяжении года – с июня 2019-го. Тяжелая социально-экономическая ситуация может усугубить эффект инициативы по закрытию шахт. Перечисленные условия также подтверждают версию о краткосрочности мотивов властей. Эксперт по вопросам энергетики Валентин Землянский отмечает отсутствие стратегии, разработанного плана, отраженного в документе. Он говорит о том, что убыточную шахту в моногородах должен заменить другой промышленный объект.
«Вопрос не столько в деньгах, – говорит эксперт. – По идее одно предприятие должно быть заменено на некое другое. Это должно быть некое другое градообразующее предприятие, на котором будут работать люди, перепрофилированные из шахтеров в неких низко-средне квалифицированных рабочих, которые будут работать на этом предприятии, соответственно зарабатывать, формировать необходимое общественное благо, прибыль, и предприятие будет платить необходимые налоги. Даже если это кредитуется за счет немецких кредиторов, ключевой вопрос на сегодняшний день состоит в том, что можно построить вместо шахт. Вопрос упирается в наличие четко понимаемой экономической программы развития промышленного сектора. Вопрос упирается в позицию наших контрагентов, так называемых наших европейских партнеров, которые очень четко показывают нам наше место, например, относительно поддержки нашего отечественного машиностроения. А я думаю, это коснется любой отрасли, которая более-менее будет давать высокую добавленную стоимость. Конкуренты в Европе не нужны. Без ответа на этот вопрос ни один из этих проектов ни моногородов, ни в целом развития экономики не заработают. Это ключевой вопрос».
Эксперт полагает, что если правительство просто хочет разогнать шахтеров, то так и должно сказать, выдав потерявшим работу горнякам социальную помощь, но речь же идет о проекте.
«Второй ключевой вопрос – это правила игры, – продолжает Валентин Землянский. – До тех пор пока украинская нормативно-правовая база будет по принципу поговорки “закон как дышло”, который будут крутить и каждые 3-4 месяца менять правила игры, никто на серьезные проекты не пойдет. Правила игры, которые существуют на сегодня, чтобы сюда зашел инвестор, что-то построил и начал работать, не соответствуют, пожалуй, ни одному из требований, которые есть на сегодняшний день в Европейском Союзе».
Один из важнейших элементов немецкой программы закрытия шахт – перепрофилирование занятости бывших шахтеров, например, даже в тех же сотрудников аэропорта или пожарной станции. В условиях закрытия шахт украинским горнякам занятие найтись может, но не для всех и на довольно краткий срок.
«Например, мы знаем, что весь Донбасс покрыт терриконами, – говорит Александр Сергиенко. – Раньше это считалось пустой породой, но на самом деле, оттуда можно много чего вытянуть. Например, возможно ли создать предприятие по переработке этих отвалов? Второй вопрос. В цивилизованном мире, в той же Британии, все шахты стоят не пустые, а забиты пустой породой, там нет терриконов. Уголь вынули, а вместо этого забили туда пустую породу, чтобы не было тяжелых экологических последствий, потому что даже если шахта не работает, нужно постоянно оттуда выкачивать воду, которая там скапливается. Все это опасность проседания почвы. Эти шахты нужно забивать. Это еще один вид работы, которым можно было бы занять шахтеров, если кто-то не хочет или не может переквалифицироваться».
Заявление о закрытии шахт в моногородах самих шахтеров привело в замешательство. Далеко не все из них одобряют идеи правительства.
«Мы знаем такое понятие, как декарбонизация, – рассказывает шахтер шахты «Пионер» предприятия «Добропольеуголь» Сергей. – Это уйти от угля, экология страдает от этого. Может, и надо это делать, но не так, как даже в Германии. Надо как-то делать планово. Создавайте в тех регионах, где находятся шахты, нормальные рабочие места, чтобы люди никуда не уезжали. Люди укоренились, живут и куда-то выехать им будет очень сложно. Государство в лице нашего гаранта пообещало, что проедет по всем угольным регионам, начиная с Западной Украины и заканчивая Донбассом, приедут, посмотрят, как живут, что можно там сделать. Но пока ничего не произошло».
Важный момент: шахтеры не готовы куда-то выезжать, они укоренились в своих городах. Мобильность украинских граждан совсем другая, чем в Европе.
«Для того, чтобы даже перепрофилировать на другие специальности, нужны рабочие места в этой сфере услуг, – говорит Всеволод Степанюк. – Куда будут устраивать людей в варианте Украины? Только строить что-то новое. По-другому тут просто негде работать. В Европе менее половины населения являются владельцами жилья. Они могут легко переехать из города в город. В Украине это практически невозможно, потому что уровень зарплат не позволяет снимать жилье, а человек привязан к своему жилью. Тут есть специфика. Немецкий опыт эту специфику, конечно же, не учитывает. Опыт с философской точки зрения – это ситуация, в которой вы знаете, что нужно делать, но эта ситуация никогда больше не повторится. Все-таки лучше моделировать, основываясь на реальной информации и знаниях, а не просто обезьянничать и говорить – давайте сделаем как у немцев».
Украинские шахтеры где-то понимают, что закрытие шахт, на которых они работают сейчас, – процесс неизбежный, это вопрос времени. Они также считают важным, что заменить шахту должно промышленное предприятие, а уходить, например, в торговлю или сферу услуг, которые в Украине считаются приоритетными, не готовы.
«Я свой регион знаю в идеале, как и все шахтерские регионы Украины, – говорит глава Конфедерации независимых профсоюзов Донецкой области Дмитрий Зеленый. – Если изучить поверхностно, то у нас пока что вообще нет возможности говорить о какой-то другой работе. Ее просто нет. Если будет что-то построено, что-то введено в эксплуатацию, какие-то новые предприятия, то, конечно, люди перейдут на работу. Мы должны производить какие-то материальные ценности. Тогда и внутренний валовый продукт в стране будет расти. А что-то покупать-продавать – это такое».
Профсоюзный лидер рассказывает, что в зависимости от квалификации и специфики работы сотрудники шахты получают зарплату в диапазоне от 10 до 35 тысяч гривен. Если моногорода обустраивать по-новому нужны огромные средства. Угольная отрасль и без того кризисная настолько, что легендарные шахтерские династии начинают уходить в прошлое и без закрытия шахт.
«У меня два сына, у обоих горное образование, – рассказывает Дмитрий Зеленый. – Оба живут в Доброполье, горняки. Что будет дальше, не знаю. Уже, наверное, жалеем, что приняли решение связать свои судьбы с династиями отцов, дедов. Но пока работаем. В любом случае, мы верим в то, что тепловая энергетика работать будет, и какая-то часть предприятий должна остаться. Останутся лучшие. Однозначно, когда-то угольные предприятия или большая их часть закроются. Но если это будет происходить по-европейски, по хорошим примерам Германии, с какой-то государственной программой, с финансированием, то тогда это будет нормально. Сегодня то, что сказала Буславец, пока только на бумаге. Когда мы увидим проекты и увидим, что эти проекты поддержаны бюджетом, увидим государственную программу, тогда можно нормально, положительно на это смотреть. Но пока это слова. Зеленский, когда встречался в Червонограде со львовскими шахтерами, сказал, что закрытие предприятий – это не просто, это целая проблема. Это города, это регионы. Он нам сказал также, что если и будет предприятие закрыто, то шахтер должен перейти на не менее высокооплачиваемую работу. Если это так произойдет и нам предложат какую-то другую работу, я думаю, шахтеры согласятся. Труд в шахте очень тяжелый, очень вредный».