Президент Украины Владимир Зеленский заявил, что Украина рассчитывает получить более 8 миллионов доз будущей вакцины против коронавирусной болезни COVID-19. Также определен поэтапный план поставки будущей вакцины в Украину. Первый этап – 1,2 миллиона доз. Приоритет в прививках, по словам Зеленского, получат медицинские работники, военные, учителя, лица из группы риска, в частности, люди старше 60 лет. На каком этапе сейчас ведется работа по разработке вакцины от COVID-19 в мире и на что рассчитывать Украине, в интервью ГолосUA рассказывает кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Института молекулярной биологии и генетики НАН Украины, микробиолог Елена Мошинец.

– Елена, в мире есть различные наработки по вакцинам от COVID-19. Все на стадии тестирования, или эти вакцины вскоре могут поступить в работу?

– Они уже появляются. Некоторые страны принимают решение применять вакцины без процедуры. В том же Китае провакцинирована уже довольно большая популяция. В России вроде как идут исследования, но в декабре обещают начать общую вакцинацию первых партий пациентов. Я все еще отношусь к скептикам и хочу посмотреть на официально опубликованные результаты, на реальные исследования, реальные цифры. Хотелось бы посмотреть, насколько реально эффективны эти вакцины. Мы узнаем это на четвертом этапе, когда все, кто хочет, могут быть вакцинированы, и эффективность будет отслеживаться по популяции в целом. Многие страны уже начинают вакцинацию. Видимо стоимость вакцины ниже, чем риски и экономические убытки от карантина.

– Чем вызван скепсис к вакцине от коронавируса?

– Основываясь только на своих знаниях и опыте, а также публикациях о коронавирусе и иммунитете к нему, я хочу посмотреть, что с этого получится. Все концерны и компании, которые участвуют в гонке, рапортуют о фантастических уровнях эффективности, но меня это очень сильно смущает.

– Почему?

– Даже вакцина от гриппа не имеет такого процента эффективности. Количество заболевших гриппом среди вакцинированных от гриппа немного ниже. По одному из исследований, проводимых разработчиком, процент заболевших в популяции снижается в два раза. Это как раз тот самый четвертый этап тестирований. Он показал, что в период эпидемии из 100 человек заболеет два невакцинированых и один вакцинированный. Здесь мы не видели исследований, и я тоже хочу понять, как они высчитали 90 % эффективности. Наверное, речь идет о том, что из 8 тысяч населения, вакцинированного по выборке, заболело на 90 % меньше, чем заболело без вакцинации. Но давайте не забывать, что это – очень краткосрочный иммунный ответ, активированный вакцинацией. Многие типы вакцин активируют неспецифический иммунный ответ. То есть, на эти 90-96 % эффективности может «накладываться» и вакцинная активация неспецифического антивирусного ответа. А, значит, спустя 2-3 месяца после вакцинации антикоронавирусный иммунитет может значительно ослабевать. Ведь мы это наблюдаем с повторной заболеваемостью уже переболевших человек. Почему это должно стать исключением для вакцины?

– Председатель комиссии по биобезопасности и биологической защите при Совете национальной безопасности и обороны, академик НАН Украины Сергей Комиссаренко сказал, что вакцинировать все население Украины можно будет примерно до конца следующего года. Как Вы думаете, это реалистичные сроки?

– Я хотела бы понять, что он имел в виду. Вакцинировать можно и в этом году, но чем? Нет никакой стратегической линии по получению вакцин. Контрактов Украина ни с кем не заключала, насколько мне известно, вообще ни с кем.

– Комиссаренко говорит следующее: «Все (западные – ред.) вакцины примерно одинаковы, они изготавливаются на основе матричной РНК, которая несет в себе информацию. Думаю, и Moderna, и BioNTech, и Pfizer примерно одинакового качества».

– На самом деле он не прав. Вакцины разрабатываются разные. Например, В Китае используют инактивированную вакцину, которой там вовсю вакцинируют и не обращают внимания на международные разрешения. То есть это живой вирус, который инактивировали чаще всего обработкой формалином. Его как бы убили, но структурно вирус мало меняется. Этим слегка структурно измененным, но уже неактивным вирусом и вакцинируют людей. Эта вакцина не хуже и не лучше, а просто другая и имеет право на жизнь. На западе разрабатываются далеко не только РНК-вакцины. Это самое последнее поколение вакцин, самое интересное, технологичное, прогрессивное, последнее слово науки, но именно поэтому мы мало что знаем про ее отдаленные последствия, как, впрочем, не многое известно и про последствия рекомбинантных векторных вакцин. Потому что с аттенуированными, инактивированными все худо-бедно понятно, их уже сто лет как используют. Если говорить про вакцины на основе вирусных векторов, так это не только российская вакцина. AstraZeneca отрапортовала, что у нее было два панельных исследования где-то в Латинской Америке и в Британии. Вакцина, разрабатываемая в Британии, аналогична российской: векторная аденовирусная, пациенты дважды вакцинируются, и в отличие от российской вакцины эта вакцина имеет один и тот же вектор, но дозы разные. В Британии была провакцинирована популяция маленькой дозой, потом большой дозой, она показала хороший эффект. А в Латинской Америке дважды вакцинировали одинаковой дозой, и эффективность была ниже. Кстати, на днях разработчики этой вакцины AstraZeneca и Оксфордский университет признались, что снижение дозировки при первой вакцинации в британской популяции было счастливой ошибкой, которая случайно позволила выявить более эффективный режим вакцинации. Но опять-таки, мы данных не видели. Это со слов, с пресс-релизов. Напомню, что эта оксфордская вакцина произведена по той же технологии аденовирусных векторных вакцин, что и российские. Говорить, что все западные вакцины основаны на РНК-технологиях, нельзя. Векторные вакцины тоже имеют право на жизнь, они не такие технологичные, они не такие новые с точки зрения научных разработок, они, возможно, более неприятные с точки зрения дополнительных нежелательных иммунных ответов. Все-таки мы не должны забывать, что это вирус. Он мутантный, дефектный, но все равно аденовирус. На него тоже возникают иммунные ответы, поэтому ответ на коронавирусный белок будет ниже. Это классика аденовирусных векторных вакцин, но эти технологии используются далеко не только в России.

Что касается РНК-вакцин, мы действительно про них мало что знаем. По-видимому, такие вакцины могут дать хороший специфический иммунный ответ. Но нас интересует в первую очередь клеточный иммунный ответ, и специфичный ответ именно на S-протеин, то есть, на специфический коронавирусный белок. Но результатов мы тоже пока не видели. Мы судим косвенно, сколько заболело, сколько не заболело. Выборок мы тоже не видели. Проблемы РНК-вакцин в том, что, так как они не были остро востребованы до поры до времени, был низкий запрос на новые вакцины, а рынок вакцин уже был конкурентным, РНК-вакцинами занимались не так интенсивно и поэтому не исследовали более глубоко такой очень важный вопрос, как ингибиторы РНКаз – вездесущих ферментов, разрушающих РНК. Собственно, почему РНК-вакцина требует такого глубокого охлаждения? РНК – сама по себе очень нестабильная молекула. При нагревании, при -50 °С она уже разрушается белками-ферментами РНКазами, которые постоянно выделяются всем живым в большом количестве. Фокусом могло бы быть добавление к РНК-вакцине ингибитора этих РНК, но тогда такие добавки ингибиторов должны были бы пройти сертификацию для внутримышечного введения. А такого, видимо, никто не делал, ну или ингибиторы оказались токсичными. Ингибиторы РНКазы есть на рынке, но не как препараты, а научные реактивы. А так как разбираться с добавками-ингибиторами совершенно некогда, а сами РНК-вакцины, возможно, дают лучший ответ, чем аденовирусные, потому что при вакцинации РНК-вакциной на целевой антикоронавирусный иммунный ответ не будет наслаиваться аденовирусный ответ, РНК-вакцины было решено глубоко замораживать для сохранности и транспортировать их при низкой температуре. С другой стороны, я не знаю, что касается стоимости производства. Сейчас называют довольно высокую стоимость. Масштабирование наработки, наверное, сложнее, чем для векторных вакцин, потому что вирусы размножаются, их размножают в клетке, а тут нужно синтезировать РНК.

– Как Вы оцениваете российскую разработку вакцины?

– Опять-таки судить можно из сообщений в СМИ, никаких реальных научных данных представлено не было. Однако, нельзя не отметить некую изящность решения: решили использовать два разных аденовируса. В ходе двухэтапной вакцинации используется два разных вектора. Это в какой-то степени снизит специфический ответ на вектор, на дефектный аденовирус. Наверное, это повысит иммунный ответ на S-белок. В Оксфордской вакцине использовали один вектор для двойной вакцинации. Это хорошая идея, но кроме этого я пока сказать не могу ничего. Что-то я не очень верю вакцинам. Посмотреть бы результаты реальных исследований, а не комментировать то, что заявляют. Всемирная организация здравоохранения феерически провалила все задачи. И позорный протокол по ведению пациентов, введение дексаметазона только в августе, – это просто тихий ужас и позор, который лишний раз подчеркивает вопиющую некомпетентность, в том числе многих медиков, задействованных в написании этих протоколов.

– В том числе они провалили работу по разработке вакцин?

– ВОЗ должны были организовывать эти испытания. Они должны были, а не производители. Почему мы должны верить производителям? Это фарм-мафия, все мы понимаем, что главная задача фарм-компаний привлечь инвестиции, все они работают не за свои деньги, они шантажируют правительства и выбивают из них средства. В большинстве случаев фармкомпании даже не финансируют собственные разработки, а охотятся на научные разработки академических центров. Например, вышеупомянутая вакцина от AstraZeneca разработалась в Оксфордском университете, а Pfizer «подобрала» разработку немецкого научного стартапа BioNTech. Даже если вакцина на втором этапе испытаний была слабенькой, это вполне можно скрыть, и попробуй докажи. А если потом закупят крупную партию, и эта партия не покажет эффективности, то руками разведут. На самом деле настоящая эффективность вакцинации будет видна в течение реального применения на реальных пациентах в каком-то промежутке реального времени. Будем вакцинироваться, уйдет эта вспышка или не уйдет – мы сразу и поймем. Но ВОЗ должна была модерировать исследования, и мы бы от ВОЗ получали реальные цифры, которым мы могли бы хотя бы доверять. Дискуссия о том, кто должен тестировать эффективность и фарм-препаратов, и вакцин ведется в мире уже лет 30. Я считаю, что это должны делать независимые органы, но они в очередной раз, особенно сейчас, когда это так важно, провалили свою задачу.

– Поступает информация, кто в Украине будет прививаться первым от коронавируса. Президент Зеленский заявил, что первыми будут привиты этой вакциной группы риска, медики, военные, учителя, люди старше 60 лет. Что Вы думаете об этом?

– Чудесный список, я «за». Это действительно приоритетные группы. Опять-таки я не понимаю стратегии поведения нашего правительства. Они делят шкуру неубитого медведя и абсолютно не заботятся о том, чтобы эта шкура в принципе появилась в обозримом будущем. Ни одного контракта ни с кем не заключено. Насколько я понимаю, Украина встала в очередь как страна третьего мира и надеется на фонд COVAX, созданный богатыми странами. В этот фонд вложили довольно много средств большие экономики, и они получат приоритетно большие партии вакцин, а четвертая часть вакцин пойдет разным нищим странам, и Украина заняла там какую-то важную позицию. Мы планируем вакцинировать население чем? Конечно, я поддерживаю любую возможность получения вакцины, даже если ее эффективность окажется далекой от желаемой. Конечно, я всецело поддерживаю идею получения вакцины от любой стороны, готовой эту вакцину предоставить. Нужно прекратить политизировать медицинский вопрос и действовать в интересах населения. Если Россия согласна в отдельном порядке выделить Украине какую-то партию вакцин или наладить производство этих вакцин в Украине, то это нужно сделать! В свое время Украиной был подписан договор о сдерживании биологической опасности. Тогда ликвидировали многие наши лаборатории по работе с особо опасными патогенами, а с ними ликвидировали и производства собственных вакцин. Однако, я уверена, что линии производства есть, люди есть, и по большому счету производство вакцин можно реанимировать. Конечно, это нужно делать самим. Пока, насколько мне известно, никакая другая компания не предложила Украине производство своих вакцин на нашей территории. Очевидно, что в первую очередь те страны выиграют борьбу с эпидемией, которые будут иметь собственные ресурсы для производства лекарств и вакцин. Украина за последние лет 6 точно абсолютно потеряла понимание, что такое стратегия выживания. И российская вакцина нужна не потому, что она лучше или хуже, а потому что это единственная вакцина, к которой можно дотянуться.

– Вы думаете, это реально?

– Мы же знаем, что это такое решение было принято в одностороннем порядке. Туда поехал политик, ему сказали: да, можем. Он уже практически договорился и ждал поддержки официальной власти. Ну а Россия, возможно, была готова сделать такой шаг для своих политических целей. Но цена этим играм – жизни и экономика нашей страны.

– Вы неоднократно сказали, что очень мало официальных научных данных, а только читаем о вакцинах в прессе. О чем это свидетельствует? Что бизнес не хочет раскрывать данные о своих разработках в условиях конкуренции на рынке?

– Скорей всего, они не заинтересованы в этих публикациях, потому что у них и так нет отбоя от контрактов. По большому счету публикация нужна для того, чтобы представить результаты, показать возможности, а этим компаниям не нужно этого показывать. Их разработки возьмут с руками и ногами и стоят в очереди. Нет смысла рекламировать товар, потому что его заберут в любом случае. Публиковать они не мотивированы. Коммерчески в этом нет смысла, а с другой стороны, прошло мало времени. Обычно на подготовку данных и их публикацию уходит хотя бы полгода. Такие статьи с такой статистикой не пишутся на коленке за неделю. Если такие статьи в работе, они пока не вышли. Это хороший вопрос. Пока ни одной статьи ни об одной вакцине я еще не видела, обсуждать пока нечего.

– Как Вы думаете, вакцина от коронавируса появится в следующем году?

– Я думаю, что в этом году, если где-то она и появится, то уж точно не у Украины. Если в конце следующего года вдруг нам-таки что-то достанется, это будет счастьем. Скорей всего, это будут крохи с барского стола, когда европейские страны реализуют свои программы и ту часть вакцин, которую солидарно решили отдать тем странам, которые не могут себе это позволить, мы и получим. Может, это будет несколько миллионов доз, но это не покроет все наши потребности. Увы, речь не идет о покрытии потребностей всей страны. Речь идет о какой-то партии, поэтому и появляются протоколы по приоритетности.

– Но в принципе вакцина при всем скептическом к ней отношении нужна, чтобы все-таки снизить напряженность с заболеваемостью?

– Увы, я не знаю ответа на этот вопрос. Мы наблюдаем повально реинфекцию у людей, перенесших коронавирус. То есть люди переносили болезнь клинически, а потом заболевали по второму кругу. И это было бы полбеды, что иммунитет держится 4 месяца. Проблема в другом. Часто эти люди заболевают тяжелее. Возможно, это как раз и связано с тем, что у них есть антитела. Эти антитела, которые появляются в ответ на вакцинацию и в ответ на заболевание, могут гипотетически являться ключом к поражению легких. Цитокиновые штормы и интерстициальные пневмонии, ассоциируемые с коронавирусом, к сожалению, связаны с появлением антител к коронавирусу, а не с самим коронавирусом, как это бывает при грипповых пневмониях. Когда у пациента начинает развиваться коронавирусная пневмония, очень часто у него живого коронавируса в организме нет. Вопрос безопасности вакцинации – тот вопрос, ответ на который я хотела бы знать с начала эпидемии. Риск вакцинации – это не риск заболеть или не заболеть коронавирусом в ответ на вакцинацию. Понятно, что от РНК или дефектного аденовируса мы никак не заболеем. Риски вакцины – это отдаленные последствия вакцинации в виде антителозависимых пневмоний на фоне будущих контактов с коронавирусом. То есть, что будет через 4-5 месяцев у пациентов, вакцинированных от коронавируса при встрече с коронавирусом, когда их титры антител снизятся, когда клеточный иммунитет, возможно, не развился или, возможно, был слабый, или уже исчез, но иммунная память к производству антител все еще есть. Пневмонии связаны с неадекватным иммунным ответом. А мы не можем контролировать иммунный ответ. Мы можем его вызвать и смотреть, что из этого получится. С вакцинацией мы это и делаем. Клинические исследования вакцин – это в том числе и понимание, что будет с организмом вакцинируемого через 4-5 месяцев, когда клеточный иммунитет уйдет, титры антител упадут, а иммунная память останется. Я не полна оптимизма, но буду очень рада, если вакцина поможет.

Київ	Одеса	Харків
вологість: тиск: вітер:	вологість: тиск: вітер:	вологість: тиск: вітер:

Читайте также в рубрике Общество